Тайна королевы - [98]

Тогда заговорила Леонора. Речь ее была уверенна, спокойна и свидетельствовала о ее полнейшем самообладании:

— Вы никогда не говорили мне, Кончини, что у вас до нашего брака был ребенок.

Не считая нужным пускаться в объяснения, Кончини взорвался:

— Sangue della Madonna, а почему я должен был вам об этом говорить?.. Когда я женился на вас, вы прекрасно знали, что я не невинная девушка, только что выпущенная из монастыря!.. Неужто ваша отвратительная ревность заставит вас преследовать меня за каждую юбку, за которой я волочился, когда мы с вами еще не были даже знакомы?..

Закрыв глаза, Леонора болезненно содрогнулась. Ее лютая ревность не терпела даже намека на связи, которые были у Кончини до их женитьбы. И она открыто заявила об этом:

— Да, мой милый Кончинетто, я так люблю тебя, что ревную даже к тем женщинам, которых ты знал до нашего с тобой знакомства. Но будь справедлив: я ни разу не упрекнула тебя за твое прошлое, ибо оно мне не принадлежит.

— Тогда прекратим этот разговор, — жестко оборвал Кончини. — Избавьте меня от ваших упреков.

— Единственное, в чем я упрекаю вас, так это в том, что вы не рассказали мне о таком серьезном событии, как рождение вашего с Марией ребенка… ребенка от королевы!

— О, Christaccio! — заорал Кончини. — Но почему я должен был вам об этом рассказывать, если этот ребенок умер?!

И остановившись перед Леонорой, он расхохотался. Леонора медленно поднялась, взяла руки Кончини в свои и сильно сжала их. Устремив свой обворожительный взор на мужа, она тихо прошептала:

— А вы уверены, что она умерла, мой Кончино?

Кончини вздрогнул; страшное предчувствие тяжким грузом навалилось на него. Однако он распрямился, словно сбрасывая с себя эту тяжесть, и ответил:

— Черт возьми! Совершенно уверен!

— А я, — все так же шепотом возразила Леонора, — я уверена, что ты ошибаешься, Кончино: она жива!

— Ерунда! — осклабился Кончини, делая вид, что считает предположение жены совершенно необоснованным; и все же он не смог скрыть охватившую его дрожь.

— Ты ошибаешься, — с непоколебимой уверенностью повторила Леонора.

И с жаром зашептала, но так тихо, что Кончини пришлось нагнуться, чтобы расслышать ее:

— Безумец! Сразу видно, что ты не знаешь синьору Фаусту так, как знаю ее я… Если она завела разговор об этом ребенке, если она угрожала тебе разгласить тайну его рождения и обещала устроить скандал, который наверняка нас погубит, это значит, что этот ребенок жив и она знает, где его найти.

— Это невозможно! — содрогнулся Кончини. — Ландри Кокнар никогда не был предателем. Я уверен, что он в точности исполнил мое приказание.

— Этот Ландри Кокнар был настолько щепетилен, что прежде чем утопить младенца, решил его окрестить. Ты об этом не знал. А синьора знала. Я же готова поручиться, что этот Ландри Кокнар в своей щепетильности пошел еще дальше: окрестив ребенка и тем самым избавив его от вечных мук чистилища, он спас его и от смерти. Это ясно как день. За доказательствами дело не станет.

Синьора обещала тебе сохранить тайну и не воспользоваться имеющимися у нее в руках доказательствами. А эта синьора никогда не лжет. Однако у нее своя манера говорить правду. Почему она с легкостью дала тебе такое обещание? Потому что не она, а этот ребенок положит качало скандалу, ребенок начнет против тебя войну. А это, как ты сам прекрасно понимаешь, будет гораздо действеннее, чем война, развязанная самой синьорой: все преисполнятся сочувствием к бедному дитяти, призывающему к ответу своих преступных родителей… родителей, приказавших умертвить его.

— Diavolo! Diavolo! — бормотал Кончини, нервно теребя усы. — Что делать? Что делать?

В глазах Леоноры зажглись торжествующие огоньки. Бесстрастным голосом она отчеканила:

— Найти ребенка и схватить его. Я этим займусь. У меня есть кое-какие соображения на сей счет. Если я не ошибаюсь, поиски мои будут недолгими. Через сорок восемь часов девица будет в нашей власти.

— А когда девица окажется в наших руках, мы найдем способ заставить ее замолчать, — просиял приободрившийся Кончини. — Великолепная мысль, сага mia!

Она поняла, что он не уловил самого главного, однако не стала объяснять ему его ошибку, а лишь выразительно повторила:

— Именно так, Кончино, именно мы, мы с тобой, сумеем заставить ее замолчать!

И, глядя на него своим обворожительным взором, Леонора с устрашающей четкостью произнесла:

— Но помни, Кончино: молчать умеют только мертвецы.

На этот раз Кончини все понял. Он побледнел и в ужасе отшатнулся от жены.

Однако ее властный взор не отпускал его. Не сводя глаз с Кончини, Леонора пыталась убедить его в неизбежности этого убийства. Кончини сопротивлялся всего лишь несколько минут. Скоро он замолчал, растерянно кашлянув, а потом капитулировал.

— Но что скажет мать? — приглушенно спросил он. — Ведь мы же не можем с ней не считаться…

— Марию я возьму на себя, — живо перебила его Леонора. — Я поговорю с ней, и она все поймет.

Отбросив последние сомнения, Кончини решился.

— Я полагаюсь на тебя, — произнес он.

Он прекрасно понимал, что эти слова станут для его дочери смертным приговором. Но разве он уже не приговорил ее к смерти в тот день, когда она только появилась на свет? Разница была лишь в том, что сегодня исполнить приговор должна была его жена. А она не будет столь милосердна, как этот мерзавец Ландри Кокнар.