Тайна королевы - [93]

«Демон!.. Настоящий демон! — проклинала она шевалье. — Как он сумел догадаться?!.»

Гнетущая тишина окутала трех собеседников. Пардальян первым нарушил ее:

— Принцесса Фауста отдаст вам французский трон только при условии, что разделит его с вами. Этим и объясняются мягкие условия, поставленные вам королем Испании, и его отказ от территориальных притязаний: госпожа Фауста не может позволить себе раздавать свои будущие владения. Если я ошибся, можете поправить меня, сударыня. Насколько мне известно, вы не утруждаете себя ложью, поэтому, что бы вы ни ответили, я поверю вам на слово.

Фаусте очень и очень хотелось сказать, что Пардальян ошибается. Однако она ощущала на себе его пристальный ясный взор и, не желая поступиться своим достоинством, вызывающе заявила:

— Да, вы не ошиблись. Но разве не справедливо, что я разделю с ним трон, который он никогда бы не смог получить без моей помощи?

Оставив ее вопрос без ответа, Пардальян вновь обратился к герцогу и, лукаво глядя на него, произнес:

— Теперь вы видите, сударь, что я вовсе не собираюсь сражаться против вас, как только что утверждала госпожа Фауста. Я буду сражаться с ней, но не с вами. Вам я не враг. Напротив, я всегда был вашим верным и преданным другом, поэтому я и стараюсь помешать вам оказаться запутанным в интриги, недостойные не то что сына короля, — но и любого честного человека. Разве вы не согласны со мной?

Карл Ангулемский опустил голову и промолчал. Подождав какое-то время, Пардальян нахмурился; а на губах Фаусты промелькнула едва заметная улыбка. Оба понимали, что голос чести, к которому взывал Пардальян, был у герцога в значительной мере заглушен голосом честолюбия. Вот почему Фауста улыбалась, а Пардальян вновь обрел свою прежнюю холодность. Видя, что Карл не осмеливается заговорить, шевалье не стал настаивать и как ни в чем не бывало обратился к Фаусте:

— Вот одна из причин, почему я выступаю против вас. Мне не нравится, когда злоупотребляют силой. Я никогда не мог безучастно наблюдать, как грабители набрасываются на безоружного прохожего и грабят его. Простите меня, принцесса, за не слишком лестное сравнение, но оно точно, а это главное.

— Вы все учли, кроме одного: безоружный прохожий, о котором вы говорите, — это король, — с бледной улыбкой уточнила Фауста.

— Дитя, сударыня, — поправил ее Пардальян. — Несчастный ребенок, слабый, заброшенный, всеми преданный, всеми гонимый… не исключая собственной матери. Вот каков он — наш маленький Людовик XIII.

— Значит, если бы он был мужчиной в расцвете лет, вы бы не выступили на его стороне?

— Давайте договоримся, сударыня: если бы речь шла о честном поединке в защиту правого дела, то будьте уверены — мне бы и в голову не пришло вмешиваться в него. Но вы же знаете, что речь идет отнюдь не о том. Вы боретесь тайком, во тьме, не гнушаясь предательством. В ваших замыслах нет ни на грош благородства. Словно грабитель с большой дороги, вы со спины нападаете на вашу жертву и отбираете у нее кошелек… с той лишь разницей, что кошельком для вас является целое королевство… Но даже грабитель, пуская в ход кинжал, отнюдь не всегда намеревается насмерть сразить свою жертву. Вы же ради вожделенного кошелька готовы на самое гнусное преступление.

При последних словах Пардальяна Фауста насторожилась. Стараясь не выдать своего беспокойства, она воскликнула:

— Но ведь вы не знаете, что я собираюсь делать!

— Вы заблуждаетесь, сударыня, — уверенно ответил Пардальян, — я прекрасно знаю ваши планы.

— И что же, по-вашему, я намерена делать? — настаивала Фауста.

Она знала, с каким необыкновенным человеком имеет дело, знала, что он никогда не лжет и никогда не хвастает. Если он сказал, что ему известны ее планы, значит, он действительно все знает. Однако разум ее отказывался этому поверить.

Пардальян столь же хорошо знал Фаусту; он видел, какая буря чувств бушует в ее душе. Понимая причину ее недоверия, он без всяких околичностей заявил:

— Сейчас я вам все расскажу.

И, обращаясь преимущественно к герцогу Ангулемскому, начал свой рассказ:

— Итак, слушайте внимательно, сударь. В молодости королева-регентша Мария Медичи имела любовника. Этим любовником был Кончино Кончини. От их связи родилась девочка, и родители решили ее умертвить. Принцесса Фауста раскопала эту давнюю историю. Раздобыв свидетельство о крещении ребенка, она подделала его и вместо «неизвестной матери» вписала имя Марии Медичи. К тому же она нашла двух свидетелей, готовых подтвердить все, что им скажет принцесса. Эти признания безусловно вызовут скандал; его мутные грязные волны хлынут к подножию трона и захлестнут его вместе с маленьким Людовиком XIII и всей его семьей. Вот в общих чертах замысел госпожи Фаусты. Надеюсь, что она сама сочтет нужным посвятить вас в подробности, но прежде чем доказать ей, что мне известно куда больше, я обязан сказать: дочь Кончини и Марии Медичи жива, хотя родители и считают ее умершей. Эта девушка — юная уличная цветочница, прозванная парижанами Мюгеттой, или Мюгеттой-Ландыш. Фауста отыскала ее и сумела завоевать ее дружбу, намереваясь впоследствии превратить девушку в послушное орудие для осуществления своих коварных замыслов. Впрочем, я надеюсь, что в нужный момент красавица сумеет постоять за себя. Вам же, сударь, я советую переговорить с собственной совестью. Уверен, что она тоже скажет вам, что честному человеку не пристало принимать участие в столь гнусных делах.