Тайна королевы - [9]

Началась настоящая давка: всем хотелось видеть процессию с осужденным. Надо также сказать, что в толпе наблюдалось некое брожение. Энергично работая локтями, Пардальянам удалось пробраться через это скопище народа. Когда они уже отошли от него на приличное расстояние, Жеан внезапно остановился: от его задумчивости не осталось и следа.

— Черт побери, — воскликнул он, — эта женщина… как красавица Мюгетта назвала ее?..

— Ла Горель, — напомнил ему Пардальян, всегда отличавшийся великолепной памятью.

— Ла Горель! Все правильно!.. Так вот, я уверен, что уже видел ее, только никак не могу вспомнить, где и когда.

IV НА ПУТИ К ВИСЕЛИЦЕ

Пора заняться отрядом, чье появление вызвало столь необычайное оживление на улице Сент-Оноре.

Люди эти все, до единого, состояли на службе у Кончино Кончини, маршала и маркиза д'Анкра. Однако Кончино Кончини решил лично поучаствовать в забавах своих приспешников, ибо это было для него важно.

Сей итальянец был живым воплощением неограниченной власти, безудержной гордыни, ненасытной алчности и дьявольской страсти к роскоши. Ла Горель назвала Кончини «почти что королем этой страны» — и таково было общее мнение. Под «этой страной» подразумевалось французское королевство, прекраснейшее во всем христианском мире. Кончини завладел им благодаря безумной страсти одной женщины, которой не хватало сил противостоять его деспотизму. Он стал всемогущ, потому что был любовником Марии Медичи, королевы-регентши. Именно поэтому он чувствовал себя «почти что королем». Кончини считал, что может позволить своим слугам развлекаться так, как те считали нужным. Официально прислужники Кончини именовались его личной гвардией, сам же он презрительно называл их «продажными дуболомами».

Вот в чем состояло сегодняшнее развлечение.

Двое гвардейцев, один городской советник, де Роктай и де Лонгвалъ набросили две затяжных петли на шею какого-то бедняги и, держа в руках концы веревок, вели его за собой, словно теленка на бойню. Веревки были длинны, так что между мучителями и их жертвой образовалось изрядное расстояние. Прислужники Кончини хохотали во все горло, и немало праздных зевак разделяли их жестокое веселье: в толпе всегда находятся любители посмеяться над чужой бедой. Подражая городским глашатаям, дворяне выкрикивали тявкающими голосами:

— Дорогу!.. Дорогу мерзавцу, которого мы тащим прямо на виселицу!..

Следом за несчастным двигалось не менее дюжины «гвардейцев» Кончини, среди которых были д'Эйно, де Лувиньяк, несколько городских советников, де Базорж, де Понтрай, де Монреваль и де Шалабр. (Мы вынуждены их назвать, ибо наша встреча с ними отнюдь не последняя.) Эти господа также производили невообразимый шум, осыпая свою жертву оскорблениями и изощряясь в разнообразных остротах. Когда же бедняга останавливался, они принимались колоть его в спину кончиками своих длинных рапир.

За этими господами, опираясь на руку своего конфидента и капитана своей гвардии барона Роспиньяка [2], шел сам Кончини. Он был единственным, кто не смеялся. Напротив, фаворит поглядывал на узника с мрачным беспокойством. Он шел молча, а если и открывал рот, то лишь затем, чтобы приказать своим людям ускорить шаг. Возможно, он уже сожалел, что разрешил эту отвратительную игру.

После такого приказа Роктай и Лонгваль, державшие концы веревок, всякий раз резко дергали за них, угрожая задушить несчастного Ландри Кокнара. К счастью для него, ему то ли по забывчивости, то ли из утонченной жестокости оставили свободными руки, так что он, вцепившись в свои путы, изо всех сил старался ослабить их натяжение. Если это ему не удавалось, он начинал хрипеть и судорожно дергаться, что вызывало очередной взрыв хохота у его мучителей. А уж как они веселились, когда несчастный пытался увернуться от их острых рапир! Искаженное страхом и болью лицо человека, которому каждую минуту грозила смерть от удушья, казалось им удивительно забавным. Давненько они так славно не развлекались. Чтобы продлить удовольствие, они были готовы истязать беднягу Ландри Кокнара бесконечно.

И все же Ландри иногда удавалось обернуться. Тогда он невольно замедлял шаг, и его налитые кровью глаза принимались искать за спинами мучителей самого Кончини. Во взгляде жертвы загоралась ненависть, а Кончини в такие минуты бледнел, вздрагивал, вцеплялся в руку Роспиньяка и хриплым голосом командовал:

— Быстрее!.. Быстрее!..

Негодяи вновь дергали за веревки и, громко смеясь, принимались обсуждать, на какой виселице они вздернут этого мошенника. Они и впрямь намеревались повесить несчастного Ландри Кокнара. У бедняги не было никаких иллюзий относительно ожидавшей его участи. Он знал, что приговорен и что его ждет смерть. Кончини приказал умертвить его. Кончини сам сопровождал его к виселице. Кончини слишком боялся Кокнара, чтобы проявить милосердие.

И вот на одной из самых оживленных улиц Парижа, в час, когда ее наводняют торговцы и зеваки, разыгрывалось жестокое представление. Однако стоило ли начинать его, не совершил ли Кончини непростительную глупость, когда позволил своим клевретам публично издеваться над Кокнаром? Не лучше ли было бы втихомолку удавить его? Ведь парижане давно ненавидели итальянца за его наглость, жадность, беззастенчивость, вызывающую любовь к роскоши, и эта ненависть отнюдь не была секретом для фаворита королевы. Подтверждением его прекрасной осведомленности служили все новые и новые виселицы, выраставшие едва ли не на каждом перекрестке. Их количество постоянно увеличивалось, но они никогда не пустовали…