Тайна Колверли-Корта - [2]

Но что бы ни говорила тетушка Джеймс, милое, открытое лицо которой, казалось, не допускало и самой мысли о тайне, тайна все же была, и ссора, по видимости, все-таки уже произошла. Но обо всем этом, насколько можно судить, никому, включая и тех, кто имел к делу самое непосредственное отношение, ничего с определенностью не было известно. Леди Макуорт вместе с Джудит, которой теперь было за тридцать, на добрый помещичий лад жили в Колверли-Корте, но мы ни разу у них не были. Я не видела ни замка, ни Джудит, ни ее матери и знала только одно: мой отец никогда туда не поедет. Уже несколько лет кряду леди Макуорт слала ему приглашения на Рождество, и отец всякий раз вежливо, но твердо отказывался. С той поры, как я вернулась из пансиона домой, ни леди Макуорт, ни Джудит ни разу не были в Лондоне. Мы знали, что прежде отец ежегодно виделся с ними, когда они приезжали в город, и часто гостил у них в Колверли, и точная дата разрыва, происшедшего в отношениях, оставалась неизвестной. Эта дата, равно как и причина разрыва, также составляла часть тайны.

Постепенно, к тому времени как я выросла, миссис Джеймс также перестала наезжать в Колверли.

— О! Я не урожденная Макуорт, — говаривала она, — и мне нет необходимости являться на рождественский сбор фамилии. Поезжай я туда, это выглядело бы как выступление против твоего отца. Я не собираюсь делать этого, потому что ты, моя милая Мэри, дорога мне. Джон, он-то — Макуорт, и может себе позволить наведываться в Колверли, когда пожелает. Он и в самом деле частый гость там. Но он говорит, что последнюю пару лет находит Джудит довольно странной. О, какая жалость, что она не вышла тогда за майора Грея.

— Почему же она ему отказала? — спросила я.

— Это тоже часть тайны. Порой мне думается, что тогда-то все и началось. Пять лет миновало; был назначен день; брачный контракт составлен в конторе твоего отца. Уже испекли свадебный торт и закупили шампанское. Джудит и майор Грей отправились взглянуть на карету, на которой нарисовали их герб, и должны были затем зайти ко мне на ленч. Но она пришла ко мне одна. И сказала, что решила не выходить замуж. Она никому так и не рассказала о причинах своего решения. «Не по вине майора Грея» — вот и все, что удавалось из нее вытянуть. Ко мне приходил и майор Грей. Я послала тогда за твоим отцом. Но твой отец, милая Мэри, был холоден и бесстрастен, словно камень. Он отказался встретиться с Джудит. Отказался посетить леди Макуорт, когда она послала за ним. Мне всегда казалось, что он знает что-то такое, о чем не желает говорить. Леди Макуорт забрала дочь в Колверли-Корт, и с тех пор они ни разу не наведались в Лондон. Леди Макуорт снова и снова приглашала его к себе, но он, я уверена, больше не виделся с ними.

Вот и все, что мне было известно о семейной тайне в мои двадцать лет. Порой мне казалось, что отец, уставая от трудов и забот той жизни, к которой он не был подготовлен своим воспитанием, со временем испытывал все большие трудности. Кроме того, я поняла, что в поведении отца по отношению к леди Макуорт было нечто, чего добрая и честная миссис Эллерби не могла ни понять, ни принять. С некоторых пор она сильно оживлялась в преддверии Рождества и очень огорчалась беспрестанным отказам отца на приглашение леди Макуорт посетить Колверли-Корт; а если на Рождество приглашение вовсе не приходило, она по нескольку дней кряду беспрерывно рыдала. В один из таких дней я, помнится, спросила ее, известно ли ей что-нибудь о семейной тайне, и она ответила:

— Недостаточно для того, чтобы действовать, дорогая Мэри.

А потом представьте себе, что ваш отец, добрый и отзывчивый по натуре человек, становится вдруг невероятно суровым, полагая, что именно суровость и требуется от него. К нему тогда невозможно подступиться; он живет, словно замуровав себя в тесной келье своей «тайны Колверли», Так что все секреты и тайны продолжали существовать, и не было в целом свете другого человека, которого бы так интересовала кузина Джудит и все, что до нее касается, как я.

Как бы я хотела, чтобы все поняли, сколь очаровательна моя миссис Джеймс! Мы обыкновенно называли ее «тетушкой Джеймс», потому что она была жизнерадостным, нежным, всепрощающим и умеющим примирить всех существом, и просто провоцировала на небольшие вольности в отношении себя да, вероятно, и любила в основном как раз за них. Рост ее удачно составлял то, что называется «золотой серединой» — не высокая, но и не маленькая; походка легкая, и самый стройный стан на свете. Когда же она одевалась в платья своего любимого стиля матроны средних лет, всем казалось, что она девочка, которая в домашнем театре играет взрослую роль. Некрасивые люди, к тому же злые на язык, распускали слухи, будто она красится, и ее прекрасные волосы, среди которых не было ни одного седого, под тонкой белой вуалеткой, которой она обычно их прикрывала, выглядели точно так же, как мои. От миссис Джеймс всегда исходило какое-то восхитительное ощущение свежести; туалеты ее отличались плавностью и мягкостью линий; проходя мимо, она скользила совершенно бесшумно, не издавая платьем ни малейшего шороха. Жарким летом один взгляд на нее освежал лучше самого нежного ветерка, а зимой — согревал до глубины души. Но будь то зима или лето, взгляд ее лучистых глаз неизменно благословлял меня, и в улыбке ее я читала, что могу рассказать ей обо всем, что меня волнует. Воистину она была рождена, чтобы приносить счастье, и само ее присутствие было величайшим счастьем для окружающих.