Тайна Кира Великого - [19]

Я отвечал правду и наслаждался этим:

— Царь! Я пришел убить тебя, но сначала — убить твоих убийц.

Произнося эти слова, я впервые чувствовал в себе не­описуемую полноту жизни и необъятную силу.

— Говоришь правду, вижу,— кивнул царь персов, не сво­дя с меня глаз.— Зачем?

— Чтобы оставить их позади.

— Не о том спрашиваю.

— Такова моя служба, и таков мой заработок.

— Довольно,— снова кивнул царь персов,— Остынь. Ос­туди свою память. Ночь еще не кончилась. Эта ночь будет долгой.

Он повернулся ко мне спиной и, указав пальцем куда-то в сторону и вниз, скрылся за своими стражниками. Воины сразу сомкнулись плотным строем, надвинулись на меня, схватили сильными руками, и я, не сделав ни одного шага по полу, очутился в какой-то темной и хо­лодной каморке, вполне пригодной для прояснения па­мяти.

Помню, что совершенно не чувствовал страха и был очень доволен собой. Там, в подпольной тьме царского дворца, у меня не возникло никаких обид на Скамандра, так хотевшего поскорей сделать Кратона почетным граж­данином Милета. Не было никакого желания отомстить ему. Там у меня даже не возникло любопытства, зачем понадобился Скамандру этот базарный «фокус с шарика­ми», исчезающими из руки. Там мне хотелось только, чтобы царь Кир задал мне еще какой-нибудь вопрос и я так же правдиво ответил бы ему, невзирая на самую дорогую цену правды.

И царь дал мне такую возможность, за что я и по сей день благодарен ему больше, нежели Скамандру — за самое почетное гражданство.

Прежде чем вновь привести к царю пойманного убийцу, его одели в чужую одежду, но тоже арамейской, а не пер­сидской принадлежности. Той, в которой он явился во дворец, видимо, опасались, хотя наверняка всю общупали и перетряхнули.

И вновь я проделал короткий путь, не сделав ни единого шага, то есть повиснув в крепких руках царских стражей.

Они перенесли меня в другую комнату, попросторней застенка, но с такими же грубо обтесанными каменными стенами и без окон. Ту комнату освещали простые гли­няные светильники, заправленные скорее всего пальмо­вым маслом. Прежде чем меня ткнули носом в пол, я успел заметить три небольших резных стульчика на воз­вышении, а на стене позади возвышения — золотую че­канку в виде орла с небольшой головкой и широко рас­простертыми крыльями. То был родовой знак Ахеменидов.

Стражи молча поставили убийцу на колени, пригнули ему голову к полу, а один даже придавил его шею ногой.

Вскоре я услышал, как открылась дверь (но не та, через которую внесли меня), послышались мягкие шаги, шуршание одежд, и вот с возвышения раздался властный голос:

— Поднимите его!

Я очутился на ногах.

— Отпустите ему руки! — повелел Кир.

Стражники освободили мои уже онемевшие от крепких захватов предплечья. Замечу, что меня не держали связан­ным.

Теперь царь персов возвышался передо мной во всем своем блеске — в шкуре гирканского тигра, грубо под­крашенной в пурпур, в шерстяном хитоне с рукавами до запястий, в анаксаридах из светлой кожи и высоких башмаках с золотыми колечками и тесемками, стяги­вавшими голенища. На голове Кира поблескивала зо­лотыми кольцами остроконечная тиара, закрывавшая уши.

Теперь Пастырь персов показался мне гораздо крупнее и гораздо старше, чем в час, а вернее, в миг нашего первого, чересчур близкого знакомства. В густой, тщательно завитой кольцами бороде резко проглядывала седина. Черты каза­лись правильными, если не считать крупноватого носа. Лицо выглядело прямым, продолговатым и несколько тя­желым. Лоб царя был чист. Я не увидел на его лбу ни тяжелых складок, ни торчащего вверх над переносицей пря­мого «копья тиранов». И щеки его совсем не одрябли, как бывает у людей невоздержанных или просто утомленных жизнью.

Удивили меня его руки, неподвижно лежащие на не­больших подлокотниках,— крупные, очень широкие кисти и резко выделявшиеся костяшки пальцев, какие бывают у каменотесов или пахарей. Я взглянул также на его стопы и подумал, что они непропорционально малы по сравнению с кистями. Впрочем, потом мне иногда казалось, что в оценке этих подробностей мной владела невольная иллю­зия, вызванная освещением.

По правую руку царя сидел высокий, довольно худой человек, тоже в тигровой шкуре, но некрашеной, и тоже в тиаре, но с загнутым вниз концом. То был Гистасп, двоюродный брат Кира, по своей воле отдавший ему власть над Персидой. Он выглядел года на два старше царя.

А по левую руку от Кира находился змееликий эламит, посаженный вавилонским царем правитель Элама по имени Гобрий, в те дни — гость царя персов. Без всякого коле­бания ему можно было дать и сорок и восемьдесят лет от роду. Роскошь его одеяний, похоже, превосходила все богатство самого Кира. Темно-синий парчовый кафтан эла­мита, скрывавший ступни, весь переливался узорами из золотых лилий. Пояс сверкал драгоценными камнями. Шапка на нем была круглая, плотно прилегавшая к голове и перетянутая составным обручем из электра. Само же лицо эламита так и отливало бронзой, а с тонких губ не сходила неподвижная улыбка. Этот человек вызывал у меня смутные подозрения, и Кир, как мне показалось, заметил мою тре­вогу.

— Итак, ты — Анхуз-коновал из Дамаска,— неторопли­во выговаривая каждое слово, будто кладя камень на камень, сказал Кир.