Тайна казачьего обоза - [4]

Штаб якутского казачьего полка, полночь. Якутск. Октябрь, 1914 год.

— Что-то злится морозец-то, а, Гриня, — продолжая пританцовывать на крыльце, сказал Тимофей. Густое облако пара дыхания украсило инеем усы, брови и папахи.

— Терпи, Тимоха, — сказал Гриня, пристально вглядываясь в снежную круговерть. — Слышь, брат-казак, тебе ничего не показалось подозрительным вон там, под окнами штаба?

— Под какими?

— Вон под теми, где сугроб возле завалинки особо сильный намело. Подозрительно.

— Что подозрительно-то?

— Говорю же тебе, сугроб больно великоват. Остальные помельче.

Тимофей схватил за сук увесистое полено из поленницы и бросил, крякнув, в сугроб. Подняв облако снега, оно опустилось под окном.

— Видишь, ничего не случилось. Где-то снега больше, где-то меньше. — Назидательно произнес Тимофей. — А тебе все кажется. Крестись!

Гриня еще постоял, всматриваясь в снежные сумерки, пытаясь что-то рассмотреть в снежной мешанине под окнами избы, затем сплюнул и отвернулся.

Мгновение спустя от завалинки через улицу промелькнула серая тень и скрылась за ближайшим поворотом, растворившись в усиливающейся метели.

Пустоту возле завалинки быстро замело снегом. Завыла во дворе штаба собака, чем-то встревоженная, высунув нос из будки. Следом ей забрехали псы соседских домов. Их гулкие голоса соединились с воем метели и уже, было не разобрать, где лает пес, а где беснуется пурга.

— Вот такие дела, братья-казаки, — сказал атаман Казанцев. — Слушаю ваше мнение.

Казаки заговорили вразнобой, предлагая свои кандидатуры. Немного послушав, атаман предложил выслушать писаря Андрейчука. На лицах казаков отразилось недоумение — что? зачем? Атаман поднял вверх правую руку и голоса смолкли.

— Братья-казаки, — начал он, — Антон зачитает списки казаков пообозно. Их составил я. Можно подправить. После заслушивания. — Обратился к писарю. — Читай!

Басовитым голосом Антон зачитал фамилии казаков.

Всего обозов будет четыре. Каждый сопровождают шесть человек со старшим. Маршрут следования у каждого обоза свой. Старший обоза узнает маршрут в день отъезда. Цель одна — сопровождение добытого золота в Томск и Иркутск. И главное — обоз выезжает ночью.

— Отчего такая секретность? — спросил вахмистр Неделин.

— Да, — отозвался есаул Прокудин с места. — Всегда возили золото. Случались нападения на обозы, отбивались. Не без потерь конечно. Сейчас что изменилось?

— Случилось то, что Россия втянута в войну, желающих поживиться за счет казны всегда в избытке, в темные времена их количество вырастает в разы. — Спокойно ответил, не вставая, Казанцев. — Удовлетворил любопытство, Миша?

— Да, батька атаман, — глядя ему в глаза, ответил Прокудин. — Хотелось бы ясности.

Казанцев встал из-за стола, оправил мундир.

— Ясность, братья, одна: доставить груз до места назначения без потерь.

На следующий день метель утихла.

Улицы города перемели высокие сугробы. Дворники расчищали тропинки, разбрасывая снег по сторонам.

В морозном воздухе на чистом безоблачном небе, ярко сияя, висело зимнее ласковое солнце.

Запряженные в сани, летели тройки, звеня бубенцами. В морозном воздухе далеко разносилось их звонкое пение, и отрывисто звучал свист кнута.

В санях сидели пассажиры, укутавшись в теплые шубы; из высоких воротников виднелись раскрасневшиеся на морозе щеки и носы.

Возницы, сидя на козлах, подбадривали себя свистом и подгоняли упряжных ударами кнута. Отвороты кожухов, заломленные шапки и бородатые лица украшал иней от выдыхаемого горячего дыхания.

Устоялась настоящая северная зима.

Двор штаба якутского казачьего полка, утро. Якутск. Октябрь, 1914 г.

Атаман Казанцев разминался во дворе — замахнувшись колуном, с одного удара раскалывал пополам крупные лиственные поленья, промерзшие на морозе до серебряного звона.

Колоть дрова было его любимым занятием, и тренировка мышц, и ежедневная поддержка тонуса. Рядом два казака пилили на козлах толстое бревно, пила хищно металлически пела, вгрызаясь в плоть древесины, щедро выплевывая на снег мелкую крошку опилок. От работы атаман и казаки упрели. От спин поднимался вверх легкий парок. Изредка они отвлекались, шли в избу, пили чай с медом, калачами и сушками.

Ближе к обеду снова подул колкий северный ветер. Солнце спряталось за набежавшие тучи, грозно нависшие над заснеженным миром дамокловым мечом. Легкие сумерки наполнили пространство, и атмосфера стала плотной, как свежеиспеченный ржаной хлеб.

Атаман прекратил работу, выпрямился, поднял лицо вверх, посмотрел на набежавшие тучи и вздохнул тяжело. Не хотелось, ох, как не хотелось ему отправлять казаков на верную смерть, а то, что оно обстоит именно так, он был уверен. Он думал о том, что будет говорить родным, а не то, что скажет казаком в напутственной речи. Он долго думал, взвешивал слова, но никак не мог найти нужных. Утешение им не надо. Почетно, сложить голову, служа Отчизне. Не просто в пьяной драке налететь на острый нож, а в схватке с противником выиграть умением и ловкостью, а уж ежели и погибнуть, то взять с собой три-четыре вражеских жизни.

Холодок пробрал тело, атаман передернул плечами, вернулся в действительность из мира раздумий. «Пора заканчивать, — подумал он. — Время обедать». Заложив пальцы в рот, громко свистнул. От неожиданности вспорхнули воробьи с забора и закружились в морозном воздухе. Одни вороны остались сидеть на поленнице, не обращая внимания на мелочь, карими умными глазами внимательно следя, что же дальше будет делать атаман.