Тайна Караидели - [8]

— Был в Уфе, а теперь здесь.

— Речником стали?

— Вроде бы так.

Фатима была рада видеть земляка. В ауле Тальгашлы славился Саитов своей силой и сноровкой и не раз выходил победителем в состязаниях по борьбе, за что еще в школе к его фамилии приставили слово «самбо», и получилось «Самбосаит».

После школы Самбосаит служил в армии, вернулся спортсменом. Успехи у него были немалые, и вскоре его забрали в Уфу.

И Фатиме показалось странным, что после всего этого такой известный человек оказался на какой-то маленькой пристани. Она не удержалась от вопроса, но тут же пожалела об этом: мало ли что, может быть, человек заболел и бросил спорт, а может быть, на душе у него еще что-нибудь такое, о чем ему не хочется говорить.

Дежурный, который встретил ребят, подошел к столу, взял наушники, что-то повернул на огромном приборе, подвешенном на стене, и закричал:

— Караидель! Караидель! Я — Усть-Байки, Усть-Байки!

И вдруг по каюте разнеслось:

— Караидель слушает!

— Ваши туристы прибыли. — И дежурный подмигнул Фатиме, давая понять, чтобы она подошла к нему.

— Алло, Караидель! — сказала Фатима.

— Это мы, школа! — сказала Караидель, и все узнали голос директора Мустафаева. — Как вы там, Фатима?

— Здравствуйте, Рустам Мустафаевич! У нас все в полном порядке. Настроение отличное. Все здоровы. Идем точно по маршруту, без отклонений.

— Особых происшествий нет? — спросил директор, и ребята почувствовали, что он улыбается.

— Нет, — ответила Фатима и тут же подумала о бревнах, серой куртке, но не стала говорить об этом, потому что это, пожалуй, прямого отношения к походу не имело.

— Хорошо, — сказал директор. — Тогда передайте всем юным следопытам, что вчера мы обошли всех без исключения родителей. Все родители здоровы. Шлют своим сыновьям и дочерям сердечный привет.

— Спасибо, Рустам Мустафаевич!

— До следующей встречи в эфире. Мы вызовем вас десятого в двенадцать часов. О месте вашего пребывания узнаем в управлении речного флота. Договорились?

— Договорились!

— Всего хорошего! Счастливого пути!

В аппарате что-то щелкнуло, и голос директора исчез.

Ребята заулыбались, всем стало весело. Каждому казалось, что он побывал дома.

Теперь можно было спокойно двигаться дальше. Но пионеры местной школы не отпустили туристов, пока они не отведали вкусного обеда.

Мидхату не спится

Надо же! Все тянуло и тянуло ко сну, даже днем хотелось спать, и вдруг не спится. Будучи часовым, Мидхат задремал на глазах у Малика. А сейчас, лежа в палатке, не мог заснуть и лежал с открытыми глазами. Пожалуй, причина была в том, что Малик обидел его. После обеда в Усть-Байки Малик отозвал его в сторону и сказал:

— Ну, вот что. Я всех уверяю, что мы с тобой честно несли службу, но ведь это неправда! И ты это хорошо знаешь. Я думаю, что неизвестные люди что-то нехорошее делали на острове, как раз когда мы с тобой дрались. Так что…

— Так что, — перебил его Мидхат, — виноваты мы оба. И нечего меня учить!

— Допустим. Если не считать, что драку затеял ты.

— Я?

— Ну ладно. Не буду спорить из-за пустяков. Скажу тебе только, что и в школе ты был лентяем, и здесь тоже еле тянешься. Мы с тобой должны искупить свою вину перед ребятами.

— Три ха-ха! Хочешь искупить вину — искупай. А мне если надо будет, я сам искуплю. С тобой в паре быть не желаю.

Услышав это, Малик бросил на Мидхата презрительный взгляд и замолчал.

Казалось, что победителем в споре был Мидхат. Но он и сам чувствовал, что это не так. И не только потому, что Малик презирал его. Примерно такое же отношение было к нему у всех ребят. Хотя никто ничего ему не говорил. Мидхат чувствовал это. По взглядам. По тону. По каким-то другим неуловимым признакам. Ребята словно давали понять, что уж коли напросился Мидхат с ними в поход (его ведь не хотели брать), то должен оправдать оказанное ему доверие. Он бы и сам рад оправдать. А как? Как это сделать? Этого Мидхат не знал, и гордость, эта проклятая заносчивость не позволяла ему спросить об этом кого-нибудь, ну хотя бы ту же самую Фатиму.

И вот ночью, лежа с открытыми глазами, Мидхат придумывал себе подвиг, который мог бы удивить всех и заставить сказать о нем, что он настоящий человек.

Но для того чтобы совершить подвиг, надо, наверно, кого-то спасти. Надо, чтобы случилась беда, а он, Мидхат… он выручит из беды. Но что же — выходит, что он мечтает о беде? Чепуха какая-то получается!

Мидхат вскочил, оделся, вышел из палатки.

Подошел к часовым. На этот раз дежурили Сабит и Малик.

— Ты чего не спишь? — спросил Сабит.

— Не могу уснуть. Пойду искупаюсь, пожалуй.

— Ночью?

— Ну и что? Ночью вода теплая.

— Что ж, коли охота. Только помни: вон там, слева, где кривое дерево, — омут. Туда не ходи. Мы с Юлаем днем купались, я точно говорю.

— Ладно! — проговорил Мидхат, которому было приятно, что Сабит заботится о нем. Может быть, потому, что видит: Мидхат не трус, не боится один разгуливать ночью по незнакомой местности.

«Вот так всегда надо с ними, — подумалось Мидхату. — Тогда уважать станут».

Он спустился к воде и решил пробыть там как можно дольше.

Купаться не хотелось. Но, обернувшись, он увидел силуэты часовых. Они стояли у обрыва и смотрели на него. Не иначе — хотят проверить, будет ли он купаться. Не будет — засмеют.