Тайна Испанского мыса - [94]

Далее оба молчали, пока не покинули город и снова не оказались на открытом шоссе. Воздух был холодноват, как бы напоминая о приближении осени, и пожилой джентльмен поежился.

— В чем дело? — заботливо спросил Эллери. — Холодно?

— Не знаю, — усмехнулся судья, — то ли это реакция на убийство, то ли на ветер, но, кажется, мне действительно холодновато.

Неожиданно Эллери остановил машину. Затем выпрыгнул на землю, открыл битком набитый багажник и извлек что-то большое, мягкое и черное.

— Что это? — подозрительно спросил пожилой джентльмен. — Где ты это взял? Не думаю...

— Завернись в это, дружище, — посоветовал Эллери, садясь обратно в машину и подтыкая ткань вокруг колен судьи. — Так сказать, на память о нашем путешествии.

— Что за черт... — начал судья, удивленный, стряхивая с себя накидку.

— Вынужденный убийца ради справедливости, в обход всякой логики! — выкрикнул Квин голосом оратора, ослабляя тормоз. — Не смог побороть искушения. Честно говоря, я просто умыкнул это сегодня утром прямо из-под носа Молея.

Судья поднял вещь вверх. Это был черный плащ Марко.

Пожилой джентльмен снова поежился, глубоко вздохнул, затем смелым движением набросил плащ себе на плечи. Эллери, ухмыляясь, нажал на акселератор. И немного погодя пожилой джентльмен запел сочным баритоном бесконечный припев «Поднимайте якоря».

Послесловие

Помню, как однажды осенним вечером я сидел вместе с судьей Маклином и Эллери в одном русском ресторанчике в Ист-Сайде, беседуя под аккомпанемент балалайки и потягивая горячий чай из высокого стакана. За соседним столиком располагался громадный русский детина, согласно традиционному русскому обычаю шумно прихлебывающий чай из блюдца. Внушительная фигура этого человека естественным образом навела нас на разговор о капитане Кидде, а с него мы перешли на убийство Марко. Я уже давно наседал на Эллери, чтобы он привел в порядок свои записи и написал книгу о его приключении на Испанском мысе, и тут решил возобновить давление, пока Квин был в подходящем настроении.

— О, хорошо! — наконец согласился он. — Ты жесточайший в мире эксплуататор, Дж.Дж. К тому же я считаю, что это одно из самых интереснейших моих дел за последнее время. — Он все еще выглядел удрученным после неудачи с делом Тирольца минувшим летом.

— Если ты собираешься приукрасить это дело, — сухо заметил судья Маклин, — то я предлагаю тебе, сынок, заткнуть одну зияющую дыру.

Голова Эллери вскинулась, как у насторожившегося сеттера.

— Что ты хотел сказать, воткнув в меня эту шпильку?

— Дыру? — удивился я. — Я слышал все подробности об этом деле и не обнаружил в нем ни одной дыры.

— О, но одна там все же есть, — ухмыльнулся пожилой джентльмен. — Очень личная для меня. Ты математик, сынок! Но до тех пор, пока ты преклоняешься перед строгой логикой, ты не захочешь, чтобы твоя жизнь становилась несчастной из-за писем обожающих тебя читателей.

— Лучше не раздражай меня, — рассердился Эллери.

— Итак, — загадочно произнес судья, — ты полагаешь, что смог исключить всех с помощью этого анализа, верно?

— Разумеется!

— Но это не так.

Эллери нервно закурил сигарету.

— О, — удивился он, — неужели? Кого же я пропустил, скажи?

— Судью Маклина.

Я чуть не поперхнулся чаем, наблюдая за удивленным выражением обычно невозмутимого лица Квина. Судья подмигнул мне и принялся подпевать в такт балалайки.

— Боже мой, — буркнул Эллери с досадой. — Я явно заблуждаюсь. Хм. Дорогой Солон, как говорила старая овца молодой, когда та уходила из дому, смотри не обманись.

Пожилой джентльмен перестал подпевать.

— Хочешь сказать, что ты и меня принимал во внимание? Ах ты, щенок! Это после всего того, что я сделал для тебя!

Эллери широко улыбнулся:

— Но я знаю рецепт, согласно которому правда — это, прежде всего, красота, а красота — это правда, и к черту всех старых друзей, так? Я рассматривал твою персону исключительно с точки зрения уравнения логики. Должен признаться, что я испытал сильное облегчение, когда смог исключить тебя.

— Вот спасибо, — отозвался судья; он выглядел подавленным. — Ты об этом ни разу не упоминал.

— Ну... это не та вещь, которую приятно говорить друзьям.

— Однако на каком основании ты его исключил, Эллери? — воскликнул я. — В твоем рассказе мне явно не было ничего...

— В рассказе, может, и не было, — рассмеялся Эллери. — Но это будет искусно предано забвению в книге. Помнишь, Солон, наш разговор со Стеббинсом в то воскресное утро?

Пожилой джентльмен кивнул.

— Помнишь, что я сказал ему?

Пожилой джентльмен покачал головой.

— Я сказал ему, что ты не умеешь плавать.