Тайна графа Эдельмута - [14]

Отсутствовал он невероятно долго — почти вечность. За это время Эвелина успела раз пять всплакнуть, поведать лошади о своем храбром отце — как рассказывал Бартоломеус (присочинив… ну, совсем немножко), и договориться со всеми святыми, каких вспомнила, о чудодейственной помощи бедной Марион, бедному Бартоломеусу и бедной Эвелине.

Молитва помогла только к полудню: вернулся Бартоломеус, а с ним Марион, напуганная донельзя.

Как оказалось, в отчем доме ее ждали даже с большим нетерпением, чем она надеялась: мачеха замучилась печь пирожки и разливать по кружкам пиво. А завидев Марион, воскликнула: «Вот она, душа моя, явилась наконец! Забирайте ее вместе с котом — да так надолго, чтоб на этом свете Бог не дал нам больше свидеться!»

Трое графских слуг, для коих и пеклись пирожки, радостно подхватили сопротивлявшуюся Марион под ручки и усадили на самого красивого коня.

И уже направлялся почетный эскорт к замку Нахолме, когда подоспел «граф Шлавино».

Бартоломеус от всего сердца поблагодарил слуг, дал каждому по монетке и отослал в замок. Марион же забрал к себе в седло и под строгим оком всех святых благополучно доставил обратно в лесок.

Весь оставшийся путь Марион помалкивала, про лишние головы больше не вспоминала. И все рвалась окружить Бартоломеуса заботой, как то: пришить болтающуюся пуговицу, почистить сапоги, заштопать, там, прохудившийся чулок — и тому подобные мелочи. И даже вызвалась сделать прическу самой любимой его голове.

Только под вечер, когда Эвелина уже подремывала в седле и свалилась бы непременно с лошади, если бы не сидевший сзади Бартоломеус, они подъехали наконец к стенам ее родного города Альтбурга.

Журчал в траве ручеек, стрекотали сверчки. На стенах города, тянувшихся в темное небо к темным облакам, там и сям поблескивали факелы. О-о, громада!.. Почему-то Эвелине показалось, что от стен родного города веет ласковым теплом.

— Сто-ой! — крикнули впереди. Из темноты вышел стражник и осветил факелом двух коней, трех всадников и кота с сундучком. — За проход в город с вас — два гульдена. С детей — по одному, с лошадей — по половинке.

— Скажите, пожалуйста, милейший, — качал головой Бартоломеус, раскошеливаясь, — и куда вам столько много?

— Прошу без шуточек, — хмурился стражник, пересчитывая деньги. — Эту пошлину платит всяк въезжающий в город. А также выезжающий, подъезжающий, объезжающий и разъезжающий. Что это вы везете с собой?

— Просто сундучок и кота.

— За провоз сундучков — четверть гульдена, котов — половина. А не бродячий ли то кот?

— Мой собственный родной.

— А не сироты ли эти дети?

— То мои дочери — Анна и Иоханна.

— Ладно, — почесал стражник в затылке и пошел открывать ворота.

— А скажите, милейший, — шел Бартоломеус следом, ведя коня в поводу, — не будет ли мне позволено заплатить пошлину за счастье услышать из ваших уст ответ на мой вопрос?

— Гм… — снова почесал затылок стражник, — будет.

— Благодарю! Так отчего вы спрашивали, не сироты ли эти дети и не бродячий ли это кот?

— Все очень просто, — впервые за весь разговор улыбнулся стражник, разглядывая круглую блестящую пошлину на ладони. — По велению графа Шлавино всех беспризорных сирот и бродячих котов отправляют под стражей к нему в замок. Не в этот, ближайший, что на холме — а в тот, другой, что на воде. — Помолчав, добавил таинственным шепотом: — Только не спрашивайте меня, с какой целью это делается.

Тьма, тишина, только скрипят отворяемые ворота да глухо лает вдалеке пес.

— Не смею спросить, с какой целью, — развел руками Бартоломеус, — но осмелюсь спросить — зачем?

— А затем, — охотно продолжает стражник, — что, ходят слухи, он их варит.

— …?

— Ага. Детей. И бродячих котов. Такие по городу ходят слухи. — Внезапно хлопнув по крупу коня, он перешел с шепота на обычный голос: — Ну, милейший, добро пожаловать в город Альтбург. Да приготовьте деньги, — крикнул он вслед удалявшимся путникам, — впереди мост!

…«Стой!» — кричали им на мосту через узенькую-преузенькую речку.

…«Стой!» — кричали им на широкой, окруженной высоченными трехэтажными домами площади.

…«Стой!» — кричали им возле монастыря Святых Гуркенов.

И всякий раз Бартоломеусу приходилось спешиваться и раскошеливаться, спешиваться и раскошеливаться, спешиваться и… Так что под конец не только наши путники, но и их лошади, встав на цыпочки, тихо-тихо прокрались к ближайшему гостиному двору — и торопливо постучавшись, спрятались на ночлег.

* * *

— Спрячьте свои веселые рожи и купите у меня черного крепа для ваших шляп.

Так сказал торговец тканями, в лавку которого они заглянули на следующее утро. Был яркий солнечный день, на улице суетился народ, громыхали повозки, на полосатом навесе у входа в лавку галдели галки.

— А кто умер? — осведомился Бартоломеус.

— Еще не знаете? Об этом говорит весь город. Ее сиятельство Эвелина скончались позапрошлой ночью в замке Нахолме.

— Невероятно! — изумился Бартоломеус. — От чего же она умерла? От скарлатины?

— Нет.

— От ангины?

— Нет.

— От сердечного удара? — догадалась Эвелина.

— Как в точку попали. Сказывают, не пережила счастья, попав из сиротского дома да прямо в графский замок. Это одни говорят. А другие…