Тайна Голубых Болот - [7]

Я проигнорировала его последнюю вольность и, с улыбкой протянув ему руку, сказала:

— Будьте уверены, сэр, что касается путешествий, то я не менее изобретательна, чем молодой мистер Пен Брендон.

— Гм, да, — он бросил служащему взгляд, который тот мгновенно понял. Когда он вышел, судья заговор­щицки спросил меня: — Вы знаете юного Брендона?

Его поведение настолько сбило меня с толку, что какое-то мгновение мне казалось, что он говорит о капитане.

— Вы должны знать, мисс, — продолжил он приглушенным голосом, — молодой Пен и его младшая сестра (кстати, на редкость отвратительный ребенок) очень осуждают свою мать. Габи не отличалась материнскими наклонностями. Ник считает, что дети срочно нуждаются в твердой руке. Это и есть действи­тельная причина вашего приглашения в «Голубые Болота». У вас есть опыт общения с помешанными.

— Но какой ужас! Как может отец так думать о своих детях?! В чем он обвиняет эти бедные создания?

Судья галантно склонился над моей рукой и поднес ее к губам:

— Он подозревает их в убийстве родной матери.

Глава третья

Спустя четыре недели я была уже в сутках пути к «Голубым Болотам». Ужасное обвинение все еще звучало у меня в ушах, и я с содроганием представляла себе мой приезд на место.

Почти две недели пришлось мне путешествовать по разоренной войной местности. В деревушке Тарн я высадилась наконец из почтовой кареты и остановилась на местном постоялом дворе. Само собой разумеется, что меня, как иностранку, говорящую по-французски с акцентом многолетних врагов — англичан, приняли не слишком радушно, о чем свидетельствовала цена за предоставленную комнату. Я, конечно же, не ожидала, что меня встретит кто-нибудь из представителей семей­ства Брендонов или де Саль, да и из-за нестабильной политической обстановки я не могла никому сообщить точную дату своего прибытия. Мой приезд ожидался примерно в середине июля.

После суетных дней путешествия уютная комната на постоялом дворе показалась мне гостеприимной гаванью, где я могла отдохнуть в тишине и одиночестве. Только стрекот цикад и мягкий плеск реки доносились до меня.

Мне отвели комнату прямо под крышей. Я сидела у окна, с наслаждением ела речную форель и время от времени поглядывала в окно, за которым сгущались сумерки, напоенные ароматом лаванды. Уже в сотый раз говорила я себе, что судья всего лишь неудачно пошутил. Тем не менее, я очень решительно сбросила капитана с того пьедестала, на который его вознесла моя романтическая, изголодавшаяся по нормальному человеческому общению душа. Каким холодным и бесчувственным должен он быть в таком случае! Подрыв доверия к отцу невольно развивал во мне сочувствие к его детям. Возможно, я стану их хорошей подругой, раз это не получилось у их родителей.

Между тем стало совсем темно. Крики рыбака вывели меня из задумчивости. Видимо, мой силуэт четко вырисовывался в колеблющемся пламени свечи. Муж­чина был одет во все черное, как и многие местные жители. Он смотрел вверх на мое открытое окно, размахивал в воздухе удилищем и поносил меня на чем свет стоит на своем провансальском диалекте.

Мирное вечернее настроение было полностью испор­чено. Больше всего мне хотелось дать достойный отпор и осадить крикуна, но я понимала, что это вызовет лишь новый поток брани в мой адрес. Его длинные седые усы наводили на мысль, что это один из националистов-фанатиков. Точно такие усы были на всех карикатурах того времени у свирепых, верных Наполеону гренадеров.

Я лишь рассмеялась, после чего мужчина яростно ударил удилищем по прибрежным камышам, погрозил мне еще раз и, наконец, быстро исчез в кустарнике, словно растворился.

Я допила остатки благородного белого провансаль­ского вина, размышляя о том, как я завтра окажусь в «Голубых Болотах» среди людей с такими враждебными умонастроениями. Тут явилась здоровенная деваха, видимо, дочь хозяина постоялого двора, чтобы забрать поднос. Я попыталась осторожно объяснить ей проблему, с которой столкнулась, но угрюмая девчонка сделала вид, будто совершенно не понимает, о чем идет речь.

— О, мадемуазель! — воскликнула я озабоченно. — И при этом мне говорили, что за двадцать су все проблемы будут решены, — добавила я на лучшем французском, на какой только была способна.

Девчонка замерла у дверей.

— Вы платите тому, кто найдет вам возможность доехать, или тому, кто вас повезет?

Я быстро убедила ее, что эти двадцать су заработает она.

В раздумье она вышла из комнаты. Ее деревянные башмаки громко простучали вниз по лестнице.

Больше двух часов я безрезультатно прождала хоть какого-нибудь известия, после чего залезла в ветхую, пропыленную кровать с балдахином. Только я закрыла глаза, как раздался стук в дверь. Может, вернулась дочь хозяина? Или снова какой-нибудь французский патриот желает высказать свое недовольство англича­нами?

Дверь была заперта, потому что в прошлые ночи я должна была как-то защищаться — как от оккупаци­онных войск, так и от разбойников всех категорий. Я сердито набросила халат лилового цвета, которым, несмотря ни на что, хотела поразить капитана. В это время опять раздался стук в дверь.

Босиком я подошла к двери и тихонько спросила: