Тайна гибели Марины Цветаевой - [14]

12 сажен. На дне рва — канава и камни. На склонах протянута колючая проволока. Предатели спрятались на дороге в парк<…> Когда голова 2-й роты прапорщиков 1-й Петергофской школы прапорщиков входила на мост, сзади послышались движение, топот, щелканье затворов<…> Послышались крики: «Бей! Коли! Ура! Стреляя… Передние ряды безоружных юнкеров кинулись вперед. Их встретили камнями<„> которыми убийцы запасливо наполнили карманы, занимая позицию по ту сторону моста. У юнкера Сумина камнем пробита голова<…> Побоище происходило на мосту. Били прикладами и кололи штыками. Оглушив, сбрасывали с моста с высоты двенадцати сажен. Только покатый, покрытый дерном спуск, на котором удерживались жертвы расправы, не дал им разбиться насмерть о камни. Под мостом скрывалась засада, около двадцати вооруженных солдат. Они встречали ударами падавших сверху<…> По двое озверевшие убийцы с винтовками бросались на одного безоружного<…> Засада, раненые, пленные<…> Отказываясь воевать с немцами, эти люди действительно идут войной на своих братьев». Дальше приводились имена жертв, но оговаривалось, что список не полный. Имени Сергея Эфрона в списке не было… но ведь список не полный. Каково было Марине Ивановне читать все это! Ведь Эфрон служил именно во 2-й роте… Наконец пришли телеграмма и письмо — муж жив и здоров.

Дата выпуска приближалась. Сергей Яковлевич твердо намерен отправиться на фронт. («Ни в коем случае не дам себя на съедение тыловых солдат».) Однако он понимает, чем будет такое решение для жены («Марина<…> к этому совсем не подготовле-на<…> Ничто так не связывает, как любовь, и прав был Христос, который требовал сначала оставить отца и матерь свою, а потом только следовать за ним…»).

Однако на фронт он не попал, а будучи произведен в войсковые унтер-офицеры, в августе направлен для прохождения службы в Москву в 5 б-й пехотный запасный полк, который нес службу в Кремле, «…пехота не по моим силам<…> от одного обучения солдат — устаю до тошноты и головокружения<…> никаких мыслей, никаких чувств, кроме чувства усталости — опростился и оздоровился. Целыми днями обучаю солдат — «маршам», «военным артикулам» и пр.», — сообщает он Волошину.

И он, и Марина Ивановна просят Волошина помочь Сергею перебраться в артиллерию в Крым. Но с переводом ничего не получается. И Сергей Яковлевич отказывается от этой мысли. «Может быть, так и нужно. Я сейчас так болен Россией, так оскорблен за нее, что боюсь — Крым будет невыносим. Только теперь почувствовал, до чего Россия крепка во мне», — пишет он в Коктебель. Что это не пустые слова, он докажет в недалеком будущем.

А пока… Пока не только обрыдлое обучение солдат пехоте. Молодость есть молодость. Вот после одного из многочисленных тогда митингов он с приятелем знакомится с двумя девушками — сестрами. Одна из них — Татьяна Игнатьева (впоследствии в замужестве Коншина) в своих мемуарах — спустя десятилетия — так описала впечатления от его внешности: «На худом нервном лице — огромные серо-зеленые глаза (по нашему определению «озера»). Движения небыстрые, речь негромкая, во всем облике какая-то редко встречающаяся серьезность и порой вдруг — оживление, бьющий изнутри темперамент».

На улицах неспокойно, девушек надо проводить до дома. А через несколько дней, опять же вместе с приятелем, он приглашает их в кино, потом опять гуляние по улицам и «разговоры, разговоры, разговоры…». «Он говорил, что Россия должна спасти мир от «ига духовного рабства», что «русский народ — избранник и пойдет впереди всего человечества»<…> конкретности в речах не было. Скорее<…> полет в неопределенное царство свободы и справедливости<…> (Отвлеченно, возвышенно и неопределенно)». Потом новые встречи… Вполне невинный флирт с разговорами о благе человечества и литературе. Но Сергей Яковлевич не раскрывает свое инкогнито. Не хочет, чтобы слухи, возможно преувеличенные, дошли до Марины. (В этом смысле он относился к жене бережнее, чем она к нему.) Только спустя какое-то время, благодаря случайности, Татьяна выяснила фамилию «высокого» и то, что он муж известной поэтессы.

В конце сентября 1917 года Цветаева уезжает в Крым. Одна. Без мужа и детей. (Правда, в надежде, что они скоро к ней присоединятся.) Зачем? По ее собственной версии, отдохнуть от московской суеты и поддержать сестру — Анастасия Ивановна Цветаева, недавно потерявшая мужа и младшего сына, жила в то время в Феодосии. Но литературовед Ирма Кудрова, автор многих исследований и замечательный знаток Цветаевой, выдвигает гипотезу: из-за Плуцер-Сарна. Пока Сергея Яковлевича не было в Москве, эти отношения были возможны, но обманывать… Чтобы подавить чувство, нужна была разлука.

Тут слышится недоуменный вопрос читателя: но как же это возможно — любить двух сразу. Ответ — в дневниковой записи Цветаевой 1917 года (впоследствии она — вместе с другими — будет опубликована под названием «О любви»).

«Вы любите двоих, значит, Вы никого не любите!» — Простите, но если, кроме Н, люблю еще Генриха Гейне, Вы же не скажете, что я того, первого, не люблю. Значит, любить одновременно живого и мертвого — можно. Но представьте себе, что Генрих Гейне ожил и в любую минуту может войти в комнату. Я та же, Генрих Гейне — тот же, вся разница в том, что он может войти в комнату<..>