Тайна его глаз - [16]

Но мало-помалу, постепенно пробуждаясь от глубокого сна, в который я был погружен во время наркоза, я стал отдавать себе более ясный отчет в своих восприятиях. Я чувствовал, что лежу на спине и что на глазах у меня плотная, толстая повязка… И тем не менее…

«Нет, нет, – подумал я, – я еще не проснулся. Наоборот, я несомненно нахожусь в состоянии самого глубокого наркоза. Я являюсь жертвой оптического обмана. И это, это… не может быть ничем другим, как только косвенным результатом испытываемой боли – боли, которой я не чувствую, благодаря анестезии. Несомненно, это просто лишь раздражение нерва, неизбежное при операции явление: это укол, разрез, превратившиеся в зрительную галлюцинацию… Но нет! Ведь мои веки плотно сжаты, и на моих глазах повязка…»

Ужасное заблуждение! Я бесспорно не спал. Я был в полном сознании и мог здраво рассуждать; но тем не менее я видел перед собой страшное и фантастической существо, излучавшее из себя свет.

5. ЧУДО

– Представьте себе, – продолжал Жан Лебри, – человеческую фигуру, составленную из ряда переплетающихся между собой нитей различной толщины. Это было что-то вроде раскаленной сетки, светящейся фиолетовым светом; эта сетка своими воздушными разветвлениями и переплетениями создавала легкое подобие свойственного человеку облика. Передо мной был человек, как бы сплетенный из светящихся корней дерева, человек, состоящий из массы отдельных ветвей. Его мозг, среди окружавшей темноты, казался мне нежной и волнистой световой глыбой, а длинная светящаяся линия спинного мозга представлялась в виде приведенной в действие Гейслеровской трубки.

Видение пошевелилось. Его очертания словно были нарисованы фосфором на черной грифельной доске. Между этими тончайшими нитями (некоторые из них были значительно тоньше человеческого волоса) я различал какую-то туманную массу фиолетового оттенка, которая, заполняя пустые пространства, восстанавливала контуры человеческого тела и давала общий абрис индивидуума.

– Что такое я вижу? – воскликнул я в ужасе.

Светящиеся нити, составлявшие нижнюю часть лица моего фосфорического призрака, стали ритмично сокращаться и расширяться. Нити шеи и горла тоже немедленно проявили свою деятельность, а в мозгу, слева от лба, появилась особенно ярко светящаяся точка. Это повышенное светоизлучение передалось из ярко вспыхнувшей области мозга по всей сети нитей. Мерцающий огонек пробежал по ним, как пробегает колеблющееся пламя по тлеющим углям под неожиданным порывом ветра.

Нагнувшись ко мне, привидение заговорило:

– Вы видите, Лебри? Вы видите? Неужели же это правда?

– Да, – отвечал я, узнав голос доктора Прозопа. – Я вижу даже сквозь закрытые веки и плотные ткани повязки. Я вижу совершенно невообразимое зрелище!

– Вы в этом уверены? Скажите же мне, скажите же мне скорее, что вы различаете?

Я рассказал ему. К моему удивлению (если я вообще мог еще чему-нибудь удивляться) сетчатый светящийся человек неожиданно проделал несколько пластических телодвижений и поворотов. Всякий другой на его месте бросился бы на колени и стал бы благодарить бога, но Прозоп, довольный судьбой, выражал свою радость, танцуя танго.

– Ради бога, объясните мне! – взмолился я.

– Сейчас, сейчас! Подождите минутку. Я должен сообщить остальным.

Я увидел, как фантастическая фигура Прозопа вдруг резко уменьшилась; он круто повернулся. Я слышал, как хлопнула дверь, затем весь его облик изменился под влиянием изменившейся перспективы (я слышал, как он спускался по лестнице). Тут только я понял, что он удаляется от меня через бесчисленное множество туманных плоскостей и разных пространств с более или менее ясно различимыми контурами, причем пространства эти были как бы наполнены дымом… Весь этот чуждый, спутанный мир казался мне перерезанным массой геометрических прямых линий; местами полупрозрачным, но все-таки пропускающим свет, и был усеян неисчислимым количеством световых дисков. В момент, наступивший непосредственно после моего чудесного превращения, все эти смутные восприятия казались мне лишь смутно ощутимым хаосом. За этими неясными, неосознанными впечатлениями (окрашенными в различные оттенки лилового цвета) царила черная как чернила ночь, страшная ночь, всюду сопутствующая каждому слепому.

Но тут, впервые взглянув на собственное тело, я убедился в том, что я и представляю собой такое же чудовище, как то, которое только что меня покинуло.

Четыре формы – четыре аппарата, четыре существа, состоящие из светящихся разветвлений – быстро приблизились к моему изголовью. Одно из этих существ было горбатым, даже сморщенным, согбенным. Я различал у них на животе едва уловимые очертания часов и металлических цепочек и еще какие-то маленькие круглые тени: это, по всей вероятности, были пуговицы или монеты. Прозопа я сейчас же узнал благодаря его исключительному росту и очень обширному черепу.

Они сняли с моих глаз покрывавшую их повязку, и я приоткрыл веки, но ничто не изменилось в моих ощущениях. Вы легко можете себе представить, что у меня возникла мысль о радиографии. Но вместе с тем я отчетливо понимал, что, если бы я был снабжен радиографическими глазами, я должен был бы видеть скелет людей, а никак не их нервную систему…