Тайна дома Морелли - [14]

Мэри Энн сунула градусник под мышку. Затем улеглась и прижала руки к груди. Понемногу она успокаивалась. Неприятный момент остался позади.

– Я врач, Мэри, – Алан готов был соврать, чего прежде не позволял себе ни разу в жизни. – Я привык к голому телу, я вижу его перед собой ежедневно. Тебе не о чем беспокоиться, дорогая.

«Ха-ха-ха» – чей-то смех отчетливо прозвучал у него в голове; Алан резко обернулся.

– Ты слышала?

– Слышала – что?

Она пожала плечами.

– Ничего. Наверное, твои сестры смеются внизу. Давай-ка градусник. – Он посмотрел на ртутный столбик и улыбнулся. – Температура нормальная, но ты очень бледна. Ничего не ешь в последнее время. Надо обязательно как следует питаться. Ты похудела, хотя казалось бы, куда больше. Первоначальная наша задача – твое питание. Тебе ни в коем случае нельзя терять вес, Мэри.

Он сунул градусник в пластмассовый чехол и положил обратно в ящик столика.

«У нее соблазнительные груди, не так ли, доктор?» – вновь прозвучал все тот же голос.

– Ты слышала?

– Я сказала, что ты очень хороший человек.

Алан наклонился, нежно поцеловал ее в лоб и накрыл одеялом. У него возникло впечатление, что разговора в гостиной попросту не было или с тех пор прошло много лет, а все, что происходит сейчас в этой комнате, казалось ему нереальным. Он хотел обнять ее, но не решился.

– Я завтра снова зайду. Отдыхай. И, прошу тебя, Мэри… ешь нормально…

Он поднялся с кресла. По крайней мере попытался. Мэри взяла его за руку и пристально смотрела ему в лицо. Ее губы были крепко сжаты, а на глазах выступили слезы.

– Мне страшно, Алан, – прошептала она. – Страшно за дочку… За меня, за сестер…

– Если я тебя сейчас обниму, я пропал. – От собственных слов у Алана закружилась голова. Что он несет? Как смеет?

Она приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать. Осторожно приподнялась, придерживая свободной рукой на груди одеяло, и посмотрела ему в глаза. В этот миг Алан воплощал собой полнейшее отчаяние, слабость и уязвимость.

– Можно я тебя обниму…

Она прильнула к нему всем телом. Погладила шею, обхватила руками. Алан неловко обнял ее в ответ. Одеяло соскользнуло, и он почувствовал у себя на груди ее горячее тело со всеми его волнующими изгибами, ее нежная худая щека прижалась к его лицу. Он ощутил испуганный трепет, который излучал каждый сантиметр ее кожи.

– Не оставляй нас, Алан… – шепнула она ему в ухо. Он вздрогнул. – Не позволяй, чтобы он что-нибудь с нами сделал…

Он открыл глаза и напрягся всем телом: слова отозвались у него в сознании, словно явное доказательство того, что он не мог, да и не хотел понимать. Он обнял ее еще крепче, чувствуя сквозь рубашку ее груди. Но он ничего не замечал. Слишком внимательно следил за движением занавесок. Теперь он видел совершенно отчетливо: они шевелились.

5

В школе Дэнни Колеман был одним из немногих детей, которые присутствовали на похоронах Пенни Берри. Мать понимала, что ему это необходимо, и написала заявление на имя директора школы, чтобы тот отпустил ее сына попрощаться с подругой. Родители относились к Дэнни с уважением, хотя ему было всего лишь двенадцать лет. Не по годам разумный, рассудительный мальчик, чуть замкнутый и молчаливый – вот каким был Дэнни. Была у него и еще одна черта: он очень образно, живо и разумно рассуждал, неожиданно взрослыми выглядели его продолговатое лицо, большие светлые глаза и даже вьющиеся русые волосы. Другие дети то и дело задирали Дэнни, но его это будто бы не касалось. Иногда его обзывали «педиком», «девчонкой» или «красоткой», а все потому, что он не любил кидаться камнями, соблюдал правила дорожного движения, когда катался на велосипеде, не смотрел бейсбол и не играл в видеоигры. Иногда во дворе школы на него нападали мальчишки, и ему приходилось защищаться. Он терпеть не мог насилие, но, несмотря на худобу, в большинстве случаев высокий рост и ловкость позволяли ему отражать любое нападение. Пенни за него заступалась, и это их сблизило. Они вместе ходили в школу, субботними вечерами частенько смотрели какой-нибудь фильм, а иной раз наведывались на старую лесопилку и, сидя на опушке леса, любовались городком, листали журналы и грызли сладости или фрукты, которые приносили с собой в рюкзаках.

Но в последние месяцы все коренным образом изменилось. Пенни не выходила из дома. Ее мама сказала Дэнни, что ему больше не нужно приходить, потому что к девочке моментально липнет любая зараза: насморк или вирус. Он все понял, он был сообразительным ребенком, к тому же с состраданием относился ко всему, что происходит вокруг, и очень переживал, когда Мэри Энн упавшим голосом попросила его, чтобы он хотя бы изредка звонил ее дочери: разумеется, он бы и сам звонил без особых указаний с ее стороны.

Его единственная подруга исчезла навсегда. Боль от разлуки стала для него новым переживанием, которое было трудно скрывать. Он сидел на кровати, и у него не было сил бороться с печалью. Глаза наполнились слезами, ему казалось, что он того и гляди разрыдается. На столе напротив кровати стояла фотография: он и Пенни на веранде ее дома. Глядя на это фото, казалось, что ничего плохого случиться не может. Отец всегда говорил, что у Берри один из самых красивых и больших домов в Пойнт-Спирите: в колониальном стиле, с двускатной крышей и восемью окнами на переднем фасаде. Он сосчитал эти окна одно за другим, поджидая Пенни, чтобы вместе идти играть.