Тайна девятки усачей - [3]

Соколик нащупал копытом шаткую опору.

— Тпру! Рано! — одернул нетерпеливого коня пасечник.

Соколика взнуздали, продернули под брюхо веревку.

— Давай! — сказал дед Евсей и взялся за уздечку.

Мальчишки потянули с двух сторон за веревки, чтобы лошадь, ступив на доски не потеряла равновесия. Пасечник причмокнул губами Соколик взгромоздился на трап и под громкие крики ребят сделал отчаянный рывок. Обдав всех водой, конь выскочил наверх.

Дед Евсей повел Соколика к лесу, а ребята сполоснули испачканные глиной руки и лица и присели на траву. Санька почувствовал, что все восемь пар любопытных глаз уставились на него. «Сейчас начнут расспрашивать! — подумал он. — Кто, да откуда, да зачем явился в Усачи!»

Но мальчишки не торопились расспрашивать Саньку. Они дружелюбно пересмеивались, поглядывая на его опухшее лицо.

— В городе-то небось пчел нету, — ни к кому не обращаясь, сказал Вовка.

— Откуда же им там быть! — подтвердил Санька.

— Теперь будешь их знать! — добавил Мишук. — Ты еще терпеливый… Другой бы завыл на всю деревню. Городские они все такие: чуть что — в слезы. Был у нас тут один дачник, к тетке приезжал…

— Да какой я дачник! — вспылил Санька.

— Эй! Усачи! — крикнул кто-то от дороги.

Мальчишки разом повернули головы. По траве к яме шли трое ребят из соседней деревни Обречье, которую в шутку называли колхозной столицей, — там размещалось правление сельхозартели.

— Говорят, к вам новый агроном приехал с сыном? — спросил один из обреченцев. — Этот, что ли? — Не слишком чистый указательный палец нацелился в Саньку. — Ну и чучело!

Все трое, увидев оплывшее Санькино лицо, захохотали.

— Так ты насовсем приехал? — удивленно спросил Мишук. — И зимой жить с нами будешь?

— А куда ему деваться! — продолжал мальчишка из Обречья. — Отец-то все цветы в городе потравил! Выгнали!

— Что-о-о?

Саньку подбросило, точно пружиной. А через секунду босые ноги обреченца, получившего увесистый удар, мелькнули в воздухе, и он шлепнулся в траву. Но тут же упал и Санька — двое другие ребят свалили его и придавили к земле.

Замелькали кулаки. Все произошло так быстро, что усачи растерялись и несколько мгновений молча смотрели на потасовку.

Первым очнулся Мишук. Он выкрикнул только одно слово:

— Сема!

Сема Лапочкин, медлительный и грузный, не торопясь пошел к дерущимся. Он был местной знаменитостью. В школьном медпункте в Обречье имелся силомер. И не только мальчишкам, но и не всякому взрослому удавалось довести стрелку силомера до той цифры, до которой плавно доходила она под пальцами Семы.

Когда Сема подошел к мальчишкам, потасовка приостановилась. Обреченцы, не выпуская из рук яростно сопротивлявшегося Саньку, выжидательно посмотрели на Лапочкина. Они не знали, на чью сторону он встанет. Сема сам еще колебался и вопросительно взглянул на Мишука.

— Чего смотришь! — крикнул тот. — Он теперь наш — усач! Гони обреченских!

Сема выставил вперед свои сильные руки, но работы для них не нашлось. Мальчишки оставили Саньку и отбежали к дороге. Оттуда посыпались насмешливые, оскорбительные слова. Досталось всем. Вовку обозвали ржавым самоваром. Мишука — черным попугаем, Сему — безголовым бульдозером. Но самое обидное выкрикнул напоследок тот обреченский парень, из-за которого произошла драка.

— Усачи-трепачи! Бить своих ловкачи! — гнусаво пропел он и добавил: — Вроде Димки-гармониста!..

Санька не понял намека. А обреченцы вдруг припустились наутек. Они знали, что за такие слова их могут поколотить по-настоящему…

Домой Санька вернулся неузнаваемым. Рубашка была разорвана. Брюки измазаны в глине. Болела шея, ныла спина. По перекошенному одутловатому лицу разошлись красные и фиолетовые круги.

— Ого-о!

Этим восклицанием встретил сына отец.

— Кто же тебя так обработал?

— Пчелы! — буркнул Санька.

— А-а! Это еще терпимо… Даша! Поди сюда.

Мать ахнула, но, узнав, что сына ужалили пчелы, успокоилась.

— Ничего! — сказала она. — Это даже хорошо! Теперь пчелиным ядом лечатся — к врачам специально ходят. А тут, пожалуйста, без всяких хлопот… Хоть каждый день.

— Спасибо! — проворчал Санька. — Я не больной…

После обеда родители принялись развязывать тюки, мешки и узлы. Дом стал постепенно принимать жилой вид. Санька попытался было играть прежнюю роль обиженного, разочарованного человека. Но актер он был неважный и потому не смог скрыть своей заинтересованности. А когда отец сказал, что Санькина спальня летом будет на чердаке, он даже захлопал от радости в ладоши. Иметь отдельную, пусть даже чердачную комнату — об этом в двенадцать лет и не мечтают!

Санька быстро перебрал в уме все преимущества будущей спальни. Чердак — это уже что-то необычное. Туда можно попасть только снаружи — по приставной стремянке. Когда он уйдет из дома, когда вернется назад, — никто и знать не будет!

Оживившись, Санька стал помогать родителям распаковывать вещи.

Отец приметил, что настроение сына изменилось к лучшему.

— Обнюхался уже? — шутливо спросил он. — И дружков, наверно, завел? А дулся!..

— Все равно, как вырасту, в тот же день уеду! — упрямо ответил Санька.

Он еще твердо верил в это.

Знакомство продолжается

Из маленькой баньки, которая стояла в огороде Ивана Прокофьевича — секретаря колхозной парторганизации, вышла ватага ребят. Миновав грядки, они направились на деревенскую улицу.