Тайна чаек. Тайна красного прилива - [49]

— Что случилось? — спросила она. — У тебя ужасно странный вид.

Донна повернула голову, и Тэфи увидела серебристое перышко, ярко выделявшееся на фоне ее темных волос. Она порылась в кармане в поисках пера, найденного на чердаке. Оно было на месте.

— У меня все в порядке, — сказала Тэфи и взяла в руки какой-то журнал, как будто она за этим и пришла в гостиную. Зажав журнал под мышкой, она пошла наверх, к себе в комнату. Если бы пера в волосах Донны не оказалось, у Тэфи появился бы веский довод насчет того, кто был тем человеком, что мог оказаться на чердаке. Перо, лежавшее у нее в кармане, не могло быть пером Среброкрылого.

Она снова открыла коробочку и осмотрела ключи. Парочка из них, похоже, была как раз подходящего размера, но она не могла быть в этом уверена, пока не проверит. А пока Донна сидит в гостиной, она не может заняться проверкой. Да и вообще чье бы то ни было присутствие в гостиной исключало такую возможность.

Она убрала дневник в ящик собственного стола, подошла к окну и поглядела в сторону дома Дэвида. Быть может, ей следовало бы опять сходить к нему и посоветоваться в связи с новыми происшествиями? Впрочем, ничего особенного она ему сообщить не могла, кроме того, что нашла дневники и выяснила, почему миссис Такерман не доверяет мистеру Богардусу. Вот если бы ей удалось открыть ту дверь, у нее действительно появились бы новости для Дэвида, да к тому же она осуществила бы это собственными руками!

Пока она смотрела в окно, ее осенила новая идея. Дэвид запрезирал ее за то, что она не вошла тогда в комнату, испугавшись чего-то. Так почему бы не показать ему, как дело обстоит на самом деле? Почему бы не дождаться наступления ночи, не прокрасться в комнату через спящий отель и не попробовать ключи? На этот раз она захватит с собой фонарик, чтобы не беспокоиться из-за темноты. Если ей удастся отпереть дверь, она сможет обследовать как следует комнату.

Она радостно обняла себя руками за плечи. Тогда Дэвид поймет, что к чему! Конечно, известного мужества это потребует. Но среди бела дня, при ярко светящем за окнами солнце, она чувствовала себя очень храброй.

Ее немножко огорчали только слабенькие угрызения совести, какой-то внутренний голос, тщившийся заставить прислушаться к себе. «Почему, — спрашивал этот голос, — ты не пойдешь к своей маме? Ты ведь прекрасно знаешь, что тебе следовало отдать дневник, ключи и перо ей, и пусть она бы решала, что с ними делать». «Да ну тебя!» — отмахивалась от голоса Тэфи. Она прекрасно знала, что могло произойти, отнеси она все это матери.

Ей опять будет заявлено, что она дала разгуляться своему воображению, что она суется не в свое дело, и в заключение ее попросят Христа ради забыть об этой комнате, забитой старым хламом. Или — что было бы еще хуже — мать попросту возьмет ключи, все их перепробует и, может быть, сама откроет дверь. Там не окажется ничего сногсшибательного, или таинственного, или хоть сколько-нибудь волнующего. И тогда у нее не будет возможности продемонстрировать Дэвиду свою храбрость, а то лицо, которое стоит за всеми этими загадочными происшествиями, вероятно, получит, таким образом, предостережение и затаится.

Она была уверена, что ее метод лучше. Внутренний голос пытался напомнить, что она и в прошлом не раз была преисполнена дурацкой уверенности, но она не стала его слушать.

День казался просто бесконечным. У нее был дневник, который она принесла с чердака, но она не в состоянии была спокойно сидеть и читать о повадках красногрудого дубоноса. Наконец она взяла велосипед и совершила поездку вокруг всего острова. Это была замечательная поездка: с одной стороны высились леса, с другой слышался ропот набегающих на берег волн. Благодаря этому путешествию середина дня показалась не такой тягуче-длинной.

Наконец день кончился, и она очутилась в постели — предположительно на всю ночь. Она задремала, а потом и заснула на какое-то время, пока не пришла ложиться спать ее мама. Проснувшись, она лежала, напряженно прислушиваясь к ночным звукам извне и к еле слышному гудению электрических часов на комоде.

Когда она подумала, что сейчас наверняка уже почти утро, она села в постели, достала из-под подушки свой электрический фонарик и осветила тонким лучиком циферблат часов. Стрелки показывали почти полночь. В другой постели мерно дышала ее мать, спавшая крепким сном.

Тэфи выпростала из-под одеяла ноги и достала халат. Потом она вылезла из постели, немного поеживаясь от холодного ночного воздуха. Когда она сошла с коврика, лежавшего у ее кровати, пол показался ее босым ногам очень холодным, но она не рискнула надеть шлепанцы, так как они могли бы произвести ненужный шум на лестнице.

Дверь спальни тихонько скрипнула, когда она ее открыла, но мать продолжала дышать по-прежнему ровно.

Коридор был длинным и полным теней: его освещал всего лишь один ночничок. Тэфи прошла на цыпочках к двери. Только пройдя первый марш лестницы, она поняла, что что-то не так.

Ночник на втором этаже не горел, и, перегнувшись через перила, она увидела, что света нет и в холле у подножия лестницы. Может, кто-то позабыл оставить свет? Или же чьи-то таинственные пальцы с какой-то целью выключили его? На какое-то мгновение у нее было искушение побежать наверх и укрыться в своей безопасной, теплой постели. Но мысль о презрении Дэвида заставляла ее механически продвигаться вперед по колючему ковру, которым была застлана лестница.