Тайна Царскосельского дворца - [21]

Обыкновенно эта дверь была заперта, но на этот раз, неизвестно по чьему распоряжению, она была оставлена открытой; Адеркас, сидевшая у себя перед столом, с развернутой книгой, не знала об этом; однако она не перевертывала страниц, очевидно, углубленная в какие-то ей одной понятные мысли.

С утра швейцарке было как-то не по себе. Не то чтобы она чувствовала себя нездоровой, но ей как будто чего-то недоставало. Ее томило какое-то непонятное предчувствие, и, прощаясь с принцессой, которую она горячо любила, Адеркас невольно прослезилась.

Испуганная этим принцесса Анна не хотела уходить из комнаты своей воспитательницы, не разузнав причины ее горя и расстройства, и только уверение Адеркас, что ее присутствие помешает ей лечь и успокоиться, заставило Анну Леопольдовну, нежно обняв свою воспитательницу, уйти от нее.

— Если бы вам понездоровилось ночью или что-нибудь случилось с вами, мой добрый друг, — молящим голосом произнесла принцесса, то, ради Бога, тотчас же пошлите разбудить меня. Вы только велите разбудить Клару и пусть ей ничего не говорят. Я заранее предупрежу ее, и она будет знать, что ей делать!.. Я тотчас же встану и приду к вам! Глубоко тронутая этой заботой воспитательница крепко обняла свою воспитанницу и, когда та ушла, проводила ее долгим, ласковым и любящим взглядом.

— Кто знает, какая судьба кому готовится в этой стране, полной самых горьких неожиданностей? — сама себе проговорила Адеркас, берясь за книгу и опускаясь на стоящий перед диваном стул.

Спать ей, несмотря на утомление, вовсе не хотелось, и она чувствовала, что не в силах будет заснуть. Ею все сильнее и сильнее овладевало томительное беспокойство, которому она не могла найти ни причины, ни исхода.

Около часа просидела так Адеркас, и стенные часы с кукушкой, как новинка, вывезенные ею из Швейцарии, уже пробили одиннадцать, когда в конце коридора, со стороны наружного входа, раздались шаги нескольких человек, ступавших в ногу, как ступают солдаты на учениях и парадах.

Адеркас подняла голову и стала прислушиваться.

Шаги подходили все ближе и ближе и остановились у ее двери.

«Вот оно»! — сказала она себе, понимая, что та беда, которую она инстинктивно предвидела с утра, действительно надвигается.

Прошла минута томительного молчания. В коридоре все было тихо, но в этой тишине было что-то жуткое, угрожающее.

Наконец в дверь раздался негромкий, но смелый стук.

— Кто там? — спросила Адеркас голосом, которому старалась придать как можно больше твердости.

— Отворите во имя закона! — было ей ответом.

Швейцарка встала с места вся бледная и спокойная и направилась к двери.

Замок щелкнул, и на пороге показалась фигура молодого офицера Преображенского полка в полной походной форме. Сзади него стояли еще два человека, уже в гражданском платье, видимо, принадлежавшие к судейскому миру. В руках одного из них была какая-то вчетверо сложенная бумага.

— Вы — швейцарская подданная Амалия Адеркас? — спросил офицер.

Адеркас, подняв голову, возразила:

— В Швейцарии нет «подданных»! Там есть только свободные граждане!

— Да, это — она! — откликнулся один из «приказных». — Я знаю ее в лицо!

— Я и не думаю скрывать свое имя! — гордо поднимая голову, произнесла швейцарка.

Ее свободная душа возмущалась тем деспотизмом, жертвой которого она стала. Она понимала, что в ее жизни сейчас должен свершиться перелом, но не могла и не хотела покорно преклониться перед грозной деспотической волей, угрожавшей ей.

— Что вам угодно от меня и почему вы в такой неурочный час потревожили меня своим посещением? — спросила она.

— Я явился к вам по приказанию начальства! — учтиво, но твердо произнес в ответ офицер, — по воле государыни императрицы, вы должны немедленно оставить дворец и следовать за мною!

— За вами?.. Куда? — вне себя от удивления и от страха переспросила Адеркас.

Она поняла в эту минуту возможность всего, вплоть до тюрьмы и до пыток в застенке…

— Вы своевременно узнаете это, а теперь я обязан только дать вам доказательство того, что я действую не по личному произволу… В этом убедят вас эти господа, — и офицер указал рукою на сопровождавших его лиц и, слегка отступив, дал им место.

Один из них — тот, который был постарше — подошел и громким ровным голосом, как читают акафист, прочитал решение Тайной канцелярии о немедленной высылке швейцарской подданной — в официальном документе так и стояло: «подданной» — за пределы России, с воспрещением когда-либо вновь возвратиться на русскую территорию…

Адеркас выслушала свой приговор спокойно и почти хладнокровно. Она хорошо понимала, что могло быть и несравненно хуже.

— Хорошо, я покоряюсь воле государыни императрицы и принимаю эту… награду за труды, понесенные мною на службе ее величества! — гордо заявила она. — Сколько времени мне дано будет на нужные сборы и приготовления?

— Четверть часа! — вынимая из кармана большую серебряную «луковицу», ответил за офицера старший из приказных, окончательно вошедший в роль распорядителя.

— Как? Только четверть часа? Но это невозможно!

— Сопротивление монаршей воле ни к чему хорошему не приведет вас! — хладнокровно заметил ей приказной. — Вы все равно будете силой взяты и посажены в повозку!..