Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса - [34]

— Мой долг как исповедника исполнен, — отвечал он. — Ради Бога, скажи мне несколько слов. В этом мире мы уже никогда не увидимся.

Она снова преклонила колени, и ее мертвенно-бледное лицо оказалось напротив его горящих глаз.

— Я не узнала тебя, Педро. Ты так сильно изменился. Только голос и остался.

— Я тоже тебя не узнал, пока ты не произнесла мое мирское имя. Я не знал, что ты приняла постриг.

Она ответила тяжелым вздохом.

— А что еще мне оставалось? Мне незачем было жить, когда ты оставил меня.

По ту сторону решетки раздался хриплый стон.

— Я тебя оставил? Скорее, когда ты отвергла меня.

— Педро, ты же знаешь, что именно ты оставил меня.

Его тонкое смуглое лицо напряглось, словно он собрал все силы, чтобы встретить удар судьбы.

— Послушай, Юлия, — заговорил он. — В последний раз мы виделись с тобой на площади. У нас не было и минуты, поскольку наши семьи враждовали. Я тогда сказал, что если ты поставишь лампу в своем окне, то это явится мне знаком, чтобы я оставался верен тебе. Если же подоконник останется пуст, я навсегда исчезну из твоей жизни. Лампы там не оказалось.

— Я поставила лампу, Педро.

— Твое окно было третьим сверху?

— Первым сверху. Кто тебе сказал, что третьим?

— Твой двоюродный брат Альфонсо — мой единственный друг в твоей семье.

— Кузен Альфонсо просил моей руки, и я ему отказала.

Изувеченные руки взметнулись вверх в бессильной вспышке ненависти.

— Тише, Педро, тише! — зашептала она.

— Я не сказал ни слова.

— Прости его!

— Нет, никогда я его не прощу! Никогда! Никогда!

— Так, значит, ты не хотел оставлять меня?

— Я вступил в орден в надежде найти скорую смерть.

— И ты не забыл меня?

— Боже правый, помоги мне! Я не мог забыть тебя.

— Как же я рада, что ты меня не забыл. О Педро, бедные, бедные твои руки! Моя потеря обернулась даром для других людей. Я потеряла свою любовь, дав миру святого и мученика.

Тут он закрыл лицо руками, и его худые плечи сотряслись от рыданий.

— Что наши жизни! — сдавленно произнес он. — Что наши попусту потраченные жизни!

Сестры в обители святого Доминика до сих пор говорят о последней проповеди, которую им прочел отец Гарсия. В ней он говорил об ужасных превратностях судьбы, и какой благодатью они могут обернуться, когда на худом стебле взойдет и распустится цветок добрый. Говорил он также о душеубийственном горе, что может обрушиться на нас, и как мы сможем очиститься благодаря ему, если познаем и проявим глубокое и истинное сочувствие к горестям ближних наших. Затем он стал молиться и попросил паству молиться вместе с ним, дабы все «мужи несчастныя и жены кроткия» смогли воспринять горе подобным образом и дабы мятежный дух одного смирился, а слабый дух другого укрепился. Такова была молитва, вознесенная к Богу сотней монахинь, и если Пречистый и Благостнейший Господь услышал ее, молитва сия вновь привнесла мир в души матери настоятельницы Моники и отца Гарсии из ордена иезуитов.

ПАСТОРАЛЬНЫЙ УЖАС

Высоко над озером Констанс, примостившись в уютном уголке Тирольских Альп, лежит небольшой городок Фельдкирх. Он не примечателен ничем, кроме большого духовного училища ордена иезуитов и дивной красоты своих окрестностей. Во всей провинции Форарльберг нет места прекрасней этого. Из-за окружающих город холмов примерно в двадцати километрах от города тускло мерцает гладь озера, похожая на огромное ртутное пятно. Далеко внизу, в долинах, весело и резво несут свои воды Рейн и Дунай, пока еще ручейки, ничем не напоминающие величественные реки, в которые они превратятся через много дней пути отсюда. С плоскогорья, где находится Фельдкирх, видны сразу пять государств и великих княжеств — Швейцария, Австрия, Баден, Вюртемберг и Бавария.

Фельдкирх находится в самом центре этого идиллического края невысоких гор и густых лесов. Проезжий тракт, разделяющий город на две части, тянется до развилки у самого Анспаха, откуда более широкая дорога ведет сквозь долины Тирольских Альп в столицу провинции Тироль, город Инсбрук. Та, что поуже, вьется среди лесистых долин и заканчивается километров через пятнадцать в деревне Ладен, где распадается на великое множество тропинок. Я, Джон Хадсон, провел в этом пасторальном уголке почти два года — с июня 1865-го по март 1867-го. Именно в это время здесь произошли события, благодаря которым дотоле тишайшая деревушка снискала себе печальную известность и в течение нескольких недель в первый и, возможно, в последний раз не сходила со страниц европейской прессы. Краткое изложение случившегося, появившееся в британских газетах, оказалось неточным и весьма искаженным. К тому же быстрое наступление прусских войск, закончившееся их победой в битве при Садовой, отвлекло внимание общественности от того, что могло бы живо заинтересовать ее в более спокойные времена. Мне кажется, что теперь, наконец, настала пора детально изложить факты, доселе неизвестные подавляющему большинству читателей, тем более что я сам поневоле оказался активным участником той драмы, а посему вправе привести множество подробностей, которые до сих пор не являлись достоянием широкой публики.

Но сначала несколько слов о том, как я оказался в этой захолустной деревушке. Когда разорилась крупная лондонская компания «Сприндж, Вилкинсон, Спрэгг и Ко.», она смогла выплатить своим вкладчикам чуть меньше восемнадцати пенсов на вложенный фунт стерлингов, так что многие акционеры, включая меня, оказались на грани финансовой пропасти. Однако существовали некоторые обстоятельства юридического свойства, которые ставили меня в несколько привилегированное положение по сравнению с другими пайщиками, и это давало надежду все-таки получить дивиденды в полном объеме. Пока дело путешествовало по бесконечным судебным инстанциям, мои сбережения таяли, и вскоре их стало хватать лишь на самое скромное существование.