Тайна «Архелона» (Крик дельфина) - [22]

В потоке реклам то и дело мелькало имя «Архелона»: какао «Архелон», мопед «Архелон», женская прическа а-ля «Архелон», слабительные фруктовые кубики «Архелон», батники с силуэтом печально известной атомарины. В книжном обозрении обсуждали книгу Княженики Рейфлинт «Моя жизнь с командиром «Архелона»«. Потом на экране пошли фотографии из их семейного альбома. Ника и Рейфлинт на александрийской набережной. Рейфлинт верхом на муле. Рейфлинт и Ника кормят голубей на площади Сан-Марко.

«В Венеции, - читал диктор отрывок из книги, - мы провели медовый месяц. Рэй купил два акваланга, и мы заплывали с пляжа в каналы города. Он был большой шутник…»

– Почему «был»?! - вскричал вдруг Рейфлинт. - Я есть!.. Есть! Слышите, вы!

– Да-да! - поспешил успокоить его Бар-Маттай. - Ты есть. Ты жив. Но ты уже не шутник. Твоя жена имела в виду, что ты был шутником, а сейчас тебе не до шуток…

«Однажды под Мостом Вздохов Рэй подмигнул мне и поплыл к гондоле, в которой целовалась влюбленная парочка. Можете представить ужас молодых людей, когда из воды высунулась белая рука, вцепилась в борт и принялась раскачивать гондолу…»

Рейфлинт усмехнулся.

– Это было именно так. Гондольер выронил весло. А парень перескочил с борта на набережную. Там очень узкий канал. Ника так смеялась, что выпустила загубник и чуть не захлебнулась… Веселые были времена. После книжного обозрения начался репортаж об аукционе.

Любителям сувениров продавали с молотка вещи командира подводной лодки «Архелон». Рейфлинт с удивлением узнавал в руках аукционера свою настольную зажигалку - подарок Ники, чайную ложечку с арабской вязью - память об александрийском отеле, в котором они провели свою первую ночь, подводное ружье, купленное у браконьера на венецианском рынке…

– Боже, - простонал Рейфлинт, - мои любимые пляжные туфли! А что будет делать эта мадам с моей кисточкой для бритья?

– Стоит ли так переживать? - усмехнулся Бар-Маттай. - Англичане продали флаг, который покрывал тело адмирала Нельсона, а заодно и его мундир со всеми регалиями… Переключить программу?

– Сделай одолжение.

Бар-Маттай щелкнул рукояткой. Кадры светской хроники заставили Рейфлинта побледнеть: «Бывшая жена командира «Архелона» Ника Рейфлинт отправилась сегодня в свадебное путешествие с нефтяным королем из Абу-Даби…»

Ника, одетая в платье на манер бурнуса, поднималась по трапу авиалайнера. Ее сопровождал моложавый нувориш-аравиец.

Рейфлинт резко встал и вышел из каюты.

В полупустом салоне авиалайнера Ника вглядывалась в иллюминатор. Муж-аравиец расправлялся с бортовым завтраком.

– Где-то здесь погребен «Архелон», - оборонила Ника с затаенной печалью. - У каждой подводной лодки, как и у человека, свой неповторимый голос… По спектру шума винтов можно определить ее имя…

И засмеялся, довольный неожиданным сравнением.

– За каждой подлодкой тянется шлейф, - продолжала Ника, погруженная в свои мысли, - шумовой, тепловой… Шлейф из погубленного ею планктона, из разбитых надежд… По этим следам за ней охотятся самолеты-ищейки. Для них придумали и шумопеленгаторы, и теплопеленгаторы, и биопеленгаторы…

– Каким же прибором находят их по «шлейфу разбитых надежд»? - перебил новый муж, снисходительно улыбаясь.

– Сердцепеленгатором, - горько усмехнулась Ника.

Утром Рейфлинт прошелся по отсекам. Более омерзительного зрелища он не видел за всю свою службу. Пустые консервные банки и бутылки перекатывались по коридорам и проходам в такт качке. Стаи тараканов расползались по переборкам и подволоку. Ржавчина покрывала механизмы. Реактор был остановлен и расхоложен. Работали лишь аварийные дизель-генераторы, питая осветительную сеть да камбузные плиты. Все остальные машины молчали. Двери кубриков были выломаны, плафоны разбиты. Из затхлой темноты доносились храп, ленивая ругань и чей-то плач. Никто при появлении командира не вставал. Всюду его встречали мрачные пустые глаза, взгляды исподлобья. Почти все облысели. Эти гладкие розовые головы были смешны и трогательны. Рейфлинт вдруг ощутил прилив сострадания. «Мы все здесь невольные братья. Во всяком случае мы ближе друг к другу, чем кто-нибудь к нам из оставшихся на земле». Он привык относиться к подчиненным покровительственно, ибо понимал, насколько его власть на корабле выше, чем права любого из них. И даже теперь, когда власть эту он почти утратил, права их уравняла суперлепра ХХ, он испытывал нечто вроде угрызений совести оттого, что это на его корабле страдали люди, безоглядно вверившие ему, коммодору Рейфлинту, свои судьбы.

В центральном посту он столкнулся с обескураженным Роопом.

– Сэр, включите экран кормового отсека!.. Я не решаюсь передать словами!

Рейфлинт нажал на телевизионном пульте нужный тумблер. На экране проступил сумрачный интерьер отсека, в глубине которого толпились, суетились, толкались матросы. Рейфлинт прибавил контрастности и прикусил губу. На тюфяке перед крышками торпедных аппаратов лежала растрепанная кукла. Ника!

– Эй вы, подонки! - крикнул Рейфлинт в микрофон. - Если вы не прекратите эту мерзость, я загерметизирую отсек и пущу фреон!

Все прекрасно знали, что из центрального поста можно было загерметизировать любой отсек; огнегасящий газ фреон также подавался извне, и человек в нем выживал не больше трех минут… Толпа нехотя рассеялась.