Тайна аптекаря и его кота - [20]

Ну, сами знаете, когда человек в ужасе, ему если чёткий приказ дать, да голосом железным — выполнит не раздумывая. Ну, не всегда так, но часто. Брат Аланар мне давно ещё об этом рассказал. И вот сработало! Побежал Алай за подмогой, а я быстренько пламя сбил да затоптал — ну а попутно постарался склянку с семенами опрокинуть да разбить. Поди теперь разбери, правильная ли в ней была смесь.

Ну, прибежали ребята с вёдрами, с баграми да топорами. А всё уже потушено, но и без того ущерб велик — и смеси нет, и ценные семена загублены. А чья в том вина? Того, кто свечку запалил. Моя то есть. Что же до Алая, то если его в чём и винить, то лишь в том, что недостаточно строго запретил мне эту самую свечку. Выходит, мне и ответ держать. Так мне и сказал тогда Тангиль. Мол, после ужина к господину пойдёшь и сам про всё доложишь.

Ужинали молча. Все на меня косились. Нечасто в доме такие напасти случаются. Алай было хотел вместе со мной идти, пополам вину разделить, но я сказал, что не следует ему это делать. Во-первых, свечка — это всё-таки моя задумка, во-вторых, именно я её уронил, а в-третьих, если вдвоём идти, то гнев господина может вдвое больше стать. Почему, спрашиваете? Где, говорите, логика? Её нет, да и не нужна она! Алаю тогда не логика требовалась, а тон мой спокойный да деловитый.

Не стану скрывать — страшновато мне было по лестнице подыматься и в дверь господского кабинета стучать. А ну как телегой кончится?

Ну, вошёл я в кабинет, поклонился до земли и, подбавив в голос слезы, вину свою изложил. Повернулся ко мне господин Алаглани, помрачнел.

— Ты понимаешь, что натворил? Понимаешь, что мог пожар устроить и не только травы — всё бы начисто выгорело?

Тяжёл был его голос, и снова почувствовал я себя гвоздём, по которому молоток стучит.

— Понимаю, господин мой, — прошептал я и всхлипнул. Почти и не пришлось притворяться.

— Это ты сейчас понимаешь и вскоре ещё лучше поймёшь, а тогда, в сарае, не понимал.

Что правда, то правда. Я бы и сам на его месте нерадивого слугу так же распекал.

— А понимаешь ли, что из-за дурости твоей у меня нет сейчас подготовленной смеси, а только сегодня из неё лекарство изготовить можно, потому что у луны Гибар полнолуние! А уже завтра с утра этим средством мне следовало бы мазать язвы одной почтенной благородной дамы! Из-за тебя она без лечения останется! Нет у меня запаса этого снадобья, потому что действует оно только неделю после какого-либо из полнолуний!

И вновь я понуро склонил голову. Ну вот, из-за моей задумки ни в чём, быть может, не повинная женщина пострадает! А ведь хотел как лучше…

— Ну и что теперь с тобой делать? — спросил сухо. А ноздри, приметил я, от гнева раздуваются, еле сдерживает он себя.

Ну, ответ и ёжику понятен.

— Накажите меня строго, господин мой! — сказал я, стараясь, чтобы голос и твёрдо звучал, и виновато.

«Только бы не телега!» — думал я тогда.

— А ведь и придётся наказать, — вздохнул он. — Кто такие дурости творит, тот потому их и творит, что слов не понимает. Так что ступай в овраг за северной калиткой и наломай там прутьев. Понял? Да поживее, не до ночи же с тобой возиться.

Ну, слава Творцу, не телега! Конечно, я радости не выказал, а напротив, всхлипнул и молча повернулся.

Да, насчёт этой самой северной калитки и насчёт оврага. Калитка — в самом дальнем, если от господского дома считать, месте, за аптекарским огородом и за садом. Маленькая такая калиточка в заборе, и ведёт она прямиком в огромный, длиннющий овраг, а овраг тот, изгибаясь, тянется аж до северной городской стены. Глубокий, склоны крутые, внизу небольшой ручеек течёт, в жаркую пору почти пересыхает. Склоны все заросли крапивой, бурьяном да молодым ивняком. Очень, кстати, интересный овраг оказался и, как позже выяснилось, крайне полезный. Как говорится, не было счастья, да несчастье помогло. Дал я себе слово, что как только удобная минутка выдастся — обследую сей овраг внимательно. Может, пригодится, если из дома аптекарского придётся удирать, а может, схрон там устроить…

Да, признаю, почтенный брат Гиалху — мне следовало заранее все окрестности облазить, ещё весной. Понадеялся я на то, что представление о тамошних местах у меня имеется, но вот оказалось — подробностей-то и не знал.

Ну, про дальнейшее особо рассказывать незачем. Вернулся я в господский кабинет и был там за великую вину свою наказан. Одно замечу: далеко господину лекарю до дядюшки моего Химарая. Вот кто был мастер пороть… И хотя досталось мне крепко — пришлось за лицом следить, чтобы вместе с нужными слезами не выползла на него совсем ненужная ухмылка. Добился я всё же своего!

Чего именно? Почтенный брат, ну как же вы не поняли? Алай на меня как раньше смотрел? Да как на одного из остальных. А теперь, когда я от наказания его избавил, на себя муку приняв — стал я для него не «одним из». Друга он во мне увидел. А с другом говорят откровенно, не таят ничего от друга.

Так я и узнал его историю, а когда вы её услышите, то поймёте, почему такое только надёжному другу можно рассказать.

Лист 8

Ну, продолжим про Алая. Поведал он мне о себе дня через два после того дела. Сидели мы с ним в так и не сгоревшем травяном сарае, перебирали огонь-траву. Это, конечно, попроще семенной смеси — просто листья от стебля отделять и по размеру складывать: крупные к крупным, мелкие к мелким.