Тайна Агаты Кристи - [11]

– Мне бы хотелось попробовать самой написать детектив на твоей машинке. – Я вслух высказала мысль, которая в последнее время не давала мне покоя.

Мадж удивленно вскинула брови – ее типичное выражение лица – и выпустила длинную струю дыма.

– Не думаю, Агата, что у тебя получится, – наконец сказала она. – Писать детективы очень сложно. Я и сама хотела было попытать свои силы, но это слишком хитрая задача.

Это, безусловно, значило, что если уж детективный роман не получился даже у нее, то малышке-сестре и подавно ничего не светит. Но я не собиралась давать ей право диктовать мне, с кем встречаться и что писать.

– И все же мне хочется попробовать, – стояла я на своем.

– Ты вольна делать все, к чему лежит душа, – вступила в разговор мама, не отрываясь от вышивки. Эта фраза постоянно звучала рефреном, но частота повторения отнюдь не отменяла того, что в нее вкладывала мама.

– Что ж, готова биться об заклад, ты не сумеешь, – фыркнула Мадж и хохотнула грудным смехом. – Как ты сочинишь неразрешимую тайну, основу основ детектива? Ведь тебя саму – в хорошем смысле – видно насквозь.

Ага, то есть мне слабо сочинить детектив? Негодуя из-за покровительственного тона Мадж и ее высокомерия, я восприняла ее слова как брошенный вызов. Формально Мадж ни с кем и ни на что не спорила (согласно семейным правилам Миллеров, условия спора должны быть ясно оговорены), но я все равно решила считать, что мы заключили твердое пари. В тот миг Мадж зажгла во мне искру, и я дала себе обет, что буду поддерживать этот огонек, пока не раздую из него пламя. Время пари пошло.

Глава 8 Исчезновение. День первый

Суббота, 4 декабря 1926 г.

Стайлз, Саннингдейл, Англия

Арчи затворяет за собой массивную, из четырех панелей, дверь кабинета. Он прислоняется к ней спиной и делает медленный, глубокий вдох, пытаясь выровнять дыхание. Он должен сохранять спокойствие. Он не может позволить нервам и загнанному внутрь гневу просочиться наружу сквозь напускную обеспокоенность.

Его прерывает легкий стук. Полицейские стучат не так, они властно барабанят, но кто это может быть еще? Он приглаживает волосы, поправляет пиджак и открывает известную своей скрипучестью дверь.

Он выглядывает в коридор, готовясь отразить очередную серию полицейских вопросов. Но в коридоре пусто. Точнее, ему так кажется поначалу, пока в поле зрения не возникает Шарлотта.

– Прошу прощения, сэр, но она настаивала, – извиняется Шарлотта, обнимая за плечи свою маленькую питомицу, и слегка подталкивает ее к нему.

Арчи опускает взгляд на семилетнюю дочь. Из-под тяжелой темной челки на него смотрят светло-голубые глаза, так похожие на его собственные.

Сейчас ему кажется уму непостижимым, как он мог так упорно не хотеть детей. Когда Агата забеременела, у него не было достойной работы, и он к тому же не желал делить привязанность жены с каким-то ребенком. Но когда Розалинда появилась на свет и он узнал себя в ее внешнем облике и невозмутимом темпераменте, то уже не представлял себе мир без нее.

Оставив Шарлотту в коридоре, он ведет дочь в кабинет и закрывает дверь. Розалинда пристраивается в кресле у камина, качая ножками над алым турецким ковром на дубовом полу. Она совсем крошечная, и у нее такой хрупкий вид – обычный семилетний ребенок на ее месте уже бы рыдал, только не его дочь. Переполох за дверями кабинета она воспринимает с бесстрастным любопытством, и за это он любит ее еще больше.

Арчи ставит кресло напротив нее и на какой-то миг вновь проживает свою беседу с офицером. Постаравшись стряхнуть с себя отчаяние, не проходящее после того диалога, он поворачивается к темноволосой дочке, чьи бледные щечки сейчас зарделись – то ли от тепла камина, то ли от нависшей в Стайлзе тревожной атмосферы.

– Ты хотела поговорить, Розалинда? – начинает он.

– Да, папа, – отвечает она ровным голосом.

– У тебя есть вопрос?

– Да. – Она хмурит лоб и вдруг начинает казаться гораздо старше своих лет. – В доме полно полиции, и я хочу знать, что происходит.

– Шарлотта тебе уже что-нибудь говорила? – спрашивает он, стараясь сохранять голос таким же ровным, как у нее. Он, конечно, предупреждал гувернантку, что Розалинда должна оставаться в неведении, но ему прекрасно известно, сколь проницательна эта девочка, которая уже, вероятно, успела самостоятельно оценить ситуацию или даже подвергла Шарлотту настойчивым расспросам. В любом случае нельзя, чтобы его ответы явно противоречили тому, что могла рассказать гувернантка.

– Нет, ни слова. Папа, я задала вопрос.

При менее серьезных обстоятельствах он бы усмехнулся упорству дочери.

– Видишь ли, Розалинда, полиция здесь, чтобы помочь с твоей матерью, – как можно мягче формулирует он.

Она озадаченно поднимает брови, обрабатывая в уме это необычное и весьма туманное объяснение.

– Помочь с мамой?

– Да, милая.

– Она заболела?

– Нет. Во всяком случае, нам об этом неизвестно.

Морща носик, Розалинда обдумывает другие возможные варианты.

– Значит, она попала в беду? И поэтому здесь полицейские?

– Вовсе нет. Они ищут твою мать.

– Зачем же полиция ее ищет? Она что, пропала? – В ее голосе появляется легчайший оттенок волнения. Надо приложить все силы, чтобы оно не усилилось.