Тайгастрой - [25]

— Невесело, — сказал Николай.

— Нам бы выполнить пятилетку, и тогда посмотрим! И не за пять лет, а за четыре. За три! Как можно скорее. Мне говорили в ВСНХ, что некоторые хозяйственники обязуются выполнить пятилетку даже за два с половиной года! В области коллективизации у нас огромнейшие успехи. Вот это радует! А мы с тобой, Николай, подзадержались... ты чувствуешь, как мы должны сейчас работать?

В дверь постучали. Вошел Джонсон.

— Не помешаю?

— Не спится?

— Не спится! Ночь какая...

— Заходите. Как раз кстати!

Гребенников зажег две «летучие мыши» и поставил на подоконник.

— Через две недели, мистер Джонсон, мы с вами поедем в центр. Давайте окончательно договоримся о точках проверочной разведки на площадке комбината.

— Я подготовил материалы.

Он направился в угол комнаты и снял с полки несколько труб. Гребенников положил карту на пол, Журба поставил фонари. Один конец карты придавили маузером, на другой Гребенников положил свой портсигар.

— Я давно хотел покончить раз навсегда с «точками», — сказал Джонсон. — Вот здесь будут шурфы. — И Джонсон поставил зеленый крестик. — Здесь дополнительное бурение. — Джонсон повернул на треть оборота свой карандаш и поставил несколько точек; они были красного цвета. — Здесь мы роем канавы. — Новый оборот сердцевины карандаша — на карту легли коричневые тире. — Теперь в этом районе.

Джонсон развернул новую трубу и подложил ее, подгоняя края.

— Работы на участке закончены полностью. Здесь заканчиваются через два дня. Остается этот участок.

Журба не знал английского языка, но по тому, куда указывал толстый, обросший рыжими волосами палец американца, он догадывался, о чем шла речь.

— Теперь о размещении комбината.

Джонсон развернул тугую, стреляющую, как жесть, трубу ватмана.

— Вода, отходы, вредные газы, удобства внутризаводского транспорта, рельеф местности, характер почвы и прочее требуют такого размещения цехов. Я уже показывал на площадке. Давайте еще раз обсудим и дадим свое заключение. Мне очень неприятно, будто я что-нибудь задерживаю...

Гребенников внимательно посмотрел Джонсону в глаза.

— Насколько я могу судить, строительный сезон здесь не круглогодичный, — начал Джонсон. — Сейчас лето. Надо учесть возможные ранние дожди. Пусть наконец утвердят тип завода. При том типе, о котором я вам говорил на площадке, размещение должно быть следующее. Здесь — коксохимкомбинат. Это пространство займет металлургический комбинат. Отдельные цехи расположатся так. Доменный со своим хозяйством — здесь. Мартеновский — здесь. Бессемер — напротив. Там — прокатный. Туда отнесем литейные. Механические цехи займут этот участок. ТЭЦ — здесь. Шамото-динасовый завод поставим у воды. Вспомогательные цехи — второй линией. Вот они: ремонтно-котельный, ремонтно-строительный, кузница. Сюда вынесем вагоностроительные корпуса, модельную, сборочные цехи.

Гребенников перевел сказанное Журбе. Они посмотрели друг другу в лицо и умолкли. Потом еще раз наклонились над синьками, и уже без слов, каждый про себя, водил пальцем и обдумывал то, что должно было совершиться. Так, в молчании, протянулось несколько минут. Стало очень тихо. Из окна видна была луна, она висела, зеленая, чуть ущербленная.

Расстались в третьем часу ночи. Джонсон ушел в свой «коттедж» — так называли небольшую избенку, похожую на сторожку лесника, а «бездомный» Николай остался у Гребенникова, в конторе.

— Не взыщи. Мебели с собой не вожу! На чем ляжешь? — спросил Гребенников.

— А ты на чем?

— Я на полу.

— А я чем лучше?

Гребенников развязал ремни постельной скатки, подмел кедровым веником пол и постлал для обоих. Легли. Было тесно — один уступал другому постель, а сам отодвигался на край ее, но потом повернулись спинами и тесно прижались друг к другу. От пола пахло свежими досками. Со стен наползли жучки. Гребенников с остервенением сметал их с груди, с живота, потом все расплылось в сознании, тело стало очень легким, он забылся. Еще раньше уснул Николай.

Проснулся Гребенников от звона, наполнившего комнату. Он привстал, прислушался: стучали молотом о рельс. «Вероятно, тот, который висел на перекладине возле кузницы», — решил Гребенников и тут же подумал, что на площадке, собственно говоря, нечем даже дать гудка...

Он осторожно встал и тихонько, чтобы не разбудить Николая, зажег примус, потом сел писать письма в ВСНХ. Солнце уже заглядывало в комнату, и в лучах его барахтались какие-то волоконца и точки.

Кажется, он только сел писать, а уже на косых струях пара плясала крышка чайника. Гребенников кинулся к примусу, повернул вентиль: со свистом выскочил воздух; из носика чайника раструбом пошел по комнате пар.

— Вставай, Николай, пора!

Журба раскрыл глаза.

— Который час?

— Чай готов!

Николай потянулся и, сбросив легкое фланелевое одеяло, вскочил на ноги. Гребенников по давней привычке посмотрел на постель: простыня была гладкая, ни одной морщинки, — «значит, спали хорошо!» (Пожеванная, сбитая к ногам простыня свидетельствовала о беспокойном сне.)

Вошел десятник Сухих.

— Очень кстати! — встретил его Гребенников. — Составь, товарищ Сухих, бригады; часть людей брось в тайгу за лесом, другую часть — на стройку хлебопекарни, бани и кухни. Вот наряды в отдел снабжения. Получишь, что надо. Используйте заготовленный лес. Бытовую стройку надо провести, как можно скорее.