Тайга шумит - [66]

Другой голос продолжал:

Милый мой уж слишком гордый,

Но и я не хуже.

Буду петь, плясать сегодня,

Он же пусть потужит.

«Словно про меня сложили! — со злостью и обидой подумал Николай и вздохнул. — Отказались все от меня, — неслась следом мысль. — В больницу приходили, а в выходной никто не заглянул. — А почему в больницу наведывались? Из сострадания?.. А Таня? Дежурила, сегодня стирала и гладила… Любит или тоже из жалости все это делает?.. Ежели б любила, не гуляла бы с Костей…»

Дверь внезапно отворилась, и в комнату вошел Веселов.

— Ты дома? А почему без света? — Константин потянулся к выключателю, щелкнул им. — Привет, Николай! Как здоровье?

— Здравствуй, — нехотя ответил Уральцев, подавая руку и с усмешкой спросил: — Проведать пришел?

— Проведывают больных, а тебя выписали, значит, здоров. В гости. Или помешал?

Николаю стало неловко.

— Что ты, Костя, проходи…

— А почему у тебя голо, или не успел еще комнату убрать? — Уральцев молчал, и Веселов продолжал: — Давай вместе уберем, а то еще зайдет кто-нибудь!

«Неужели ребята? — обрадовался Николай, но спросить не решился. — Надо чай вскипятить!» — и, повеселевший, принялся с товарищем за уборку.

Потом зажгли примус, поставили чай.

— Эх, и выстирала же Таня хорошо! — искренне сказал Константин, оглядывая сверкающую белизной постель, скатерть, марлевые занавески. — А я просил платки постирать — отказалась. Смеется — тебе, мол, жениться пора, а ты все на мать да на девчат надеешься.

«Что он, разыгрывает меня?» — раздраженно подумал Николай.

Сели за стол. Но разговор не клеился.

— Коля, а что у тебя сегодня с Таней получилось? — как бы между прочим осведомился Веселов.

«Уже насплетничала», — подумал Николай и поморщился.

— Эх, Коля, Коля!.. Да разве так встречают человека, которого любишь и который любит тебя?

— Не меня она любит, а…

— Ну-ну, что же ты замолчал, не подавился ли? — в голосе Веселова звучала ирония, но взгляд был выжидающе строг. — Или стесняешься?.. Что ж, тогда я подскажу: она мол, тебя любит. Не так?

Константин попал в цель, и Николай покраснел.

— Не знаю…

— Вот в том-то и дело. Да ежели б она меня любила, я на руках бы ее носил!.. Может, ко мне ревнуешь?

— Не будем говорить об этом…

— Нет, будем! — разошелся Веселов и зло посмотрел на Уральцева. — Таня — мой хороший товарищ, и я не позволю, чтобы ее обижали, пусть даже это будет мой самый лучший друг! А что до Танюшки… да что говорить! — и он, нахмурившись, отвернулся.

— Говори, — не поднимая ресниц, умоляюще молвил Николай. Теперь ему хотелось слушать товарища. Костя говорил правду.

Веселов испытующе покосился на Николая.

— Хорошо, скажу. Только имей в виду, по душам с тобой говорю последний раз. Не поймешь — живи как знаешь. — Он помедлил, как бы собираясь с мыслями, и улыбнулся. — Любит тебя Таня. Если б ты знал, сколько раз мы говорили о тебе! Но не таким она хочет тебя видеть, и оно понятно. Кому приятно слушать плохое о любимом человеке?

Николай отвернулся.

Веселов встал, прошелся по комнате, сосредоточенно сдвинув брови, что никак не вязалось с его веселой, добродушной физиономией.

«Значит, я зря на Таню обиделся, — вздохнул Николай, злясь на свою доверчивость. — Зина наговорила из-за ревности, чтобы нас поссорить, а я поверил, обидел Таню… Эх, дурак я, набитый!»

— Что тебе ответить, Костя? — тихо проронил Николай. — Пожалуй, ничего не скажу… дай руку!

— Понял?

— Давно, в больнице еще… даже начал понимать, когда работал один у оврага… а окончательно — теперь.

— Тогда рад за тебя.

4

Солнце сползало к тайге.

Приближаясь к верхушкам деревьев, оно с каждой минутой все больше и больше окрашивалось в багровые краски.

Николай не спешил. Пробираясь по едва заметной тропке сквозь заросли шиповника, он придерживал на сворке лайку, которой не терпелось ринуться в кусты.

Справа блеснуло отраженным закатом почти круглое полувысохшее озерко. Николай спустил с поводка Полкана и свернул к излюбленному месту, мельком взглянув на стайку чирков, уплывающих от травянистых берегов.

«Мелюзга, — махнул рукой охотник, — заряд жаль тратить!»

Второе озеро было невдалеке. Николай прошел к нему и устроился среди высокой осоки на небольшом мыске, откуда, мог свободно достать выстрелом любой конец продолговатого водоема, и замер. Несколько минут сидел неподвижно, внимательно оглядывая зеркальную гладь, кое-где прорезанную пучками болотной травы. Уток не было.

«Скоро прилетят, — успокоил себя он, — только солнце сядет». Прибежал Полкан, вильнул хвостом и, принюхиваясь, направился берегом. Через несколько минут послышался его лай, и тотчас из осоки выплыла утка, а за ней потянулся взматеревший выводок. Николай вскинул двустволку и дал по стайке дуплет. Три утки взмыли в воздух, четыре, окрашивая кровью воду, барахтались на месте.

— Возьми, Полкан, возьми! — закричал Николай, и лайка поплыла к птицам…

Теперь не стыдно было возвращаться домой, но охотничий азарт не отпускал. Донеслось несколько выстрелов с соседнего озера. Уральцев убил еще пару крякуш влет и, когда стало темнеть, довольный охотой, повернул к дому.

На дороге повстречался Заневский.

— Ого, у вас не меньше моего! — указывая на убитых Заневским уток, улыбнулся Николай. — Домой, Михаил Александрович?