Тайга шумит - [63]

— Нет, Миша, ты постой, — сказала она с дрожью в голосе, чувствуя, как всю пробирает нервный озноб, — я должна с тобой поговорить… мы решить должны… иначе…

— Ну-у? — выжидающе произнес Заневский и остановился.

— Миша, так продолжаться не может, — сдерживая волнение и злясь на себя за выступившие слезы, начала Любовь Петровна, — неужели у тебя нет к нам никакой жалости, уважения?

— Что тебе от меня надо?

— Прости Верочку, ведь она тебе хотела…

— Оставь, не до вас мне!.. Надоело! — в сердцах оборвал он жену и, отстранив, шагнул к двери, но Любовь Петровна схватила его за борт пиджака.

— Миша, ты зря на Верочку злишься, что написала она заметку, — быстро, глотая концы слов, заговорила Любовь Петровна, решаясь на крайность. — Это я виновата, я заставила написать ее! Да-да, я, я, я!.. Я решила, что лучше пусть тебе будет неприятно, но чтобы заметка помогла, чем тебя бы судили или, как Скупищева, исключили из партии.

— Ты-ы-ы? — протянул Заневский, поворачиваясь к жене.

Его широкое лицо помрачнело, перекосилось от гнева, стало белым. Заскрипели стиснутые от возмущения зубы, руки сжались в кулаки.

— У-хо-ди! — сдерживая себя, прошипел он. — Чтобы глаза мои тебя не видели!

Заневский брезгливо поморщился и ушел к себе.

35

Любовь Петровна проснулась задолго до рассвета.

Сегодня уезжает на курсы Верочка, единственный человек, с которым она могла обо всем поговорить, посоветоваться… Теперь она должна остаться совсем одна. После вчерашнего разговора с мужем это особенно тяжело.

«А, может быть, — светлым лучом ворвалась в сознание надежда, — Миша станет тосковать по дочери, изменит свое отношение и ко мне. Все-таки ему тоже тяжело сейчас одному. Пока терпит, крепится, но, в конце концов, прорвет его, не выдержит одиночества, и тогда опять все будет хорошо».

Верочка тоже плохо спала ночь.

Стараясь не шуметь, она оделась и, тихонько пройдя мимо кухни, остановилась у комнаты отца. Потянула за ручку. Отец не спал. Вид у него был больной и усталый: под глазами мешки, лицо осунулось, в глазах безразличие. Верочка даже растерялась в первый момент.

— Ну, что скажешь, дочка? — нетерпеливо-холодно проронил Заневский.

— Папа, я хотела бы что-нибудь от тебя услышать, — сказала Верочка обиженно. — Может быть, скажешь что-нибудь на прощание?

— То есть?..

Широкие брови Заневского дрогнули, в глазах мелькнул испуг:

«Неужели уйти решила?»

— Я хотела сказать, что еду на курсы на специализацию…

«Фу-уу, — облегченно вздохнул Заневский, — а я-то думал…»

— Желаю успеха, дочка, — притворно-весело сказал он, поднявшись с кровати. — Возвращайся…

— А как мама? — тревожно проговорила Верочка.

«Ах вот что тебя беспокоит!» — Заневский пренебрежительно поморщился.

— А это тебя пусть не тревожит. Мы с ней сами разберемся в своих отношениях. А ты учись и не думай о нас. Пиши, не забывай…

— Спасибо, папа, — Верочка, обняв, поцеловала отца. Но на душе было тяжело.

Восток наливался золотом. Заиграл с пожелтевшими листьями берез проснувшийся ветерок. Радуясь солнцу, оживленно зашумела тайга.

Заневский вышел из своей комнаты.

— Папа, ты сегодня завтракать-то с нами будешь? — ласково улыбнулась Верочка.

— Да, — и он поставил на стол бутылку вина.

— Выпьем, дочка, за твои успехи.

— Спасибо, папа… За мир в нашей семье.

Заневский чокнулся с ней, хотел выпить, но, прочтя в глазах дочери ожидание, помедлил и нерешительно чокнулся с женой. Верочка с облегчением вздохнула.

К дому подъехала машина.

— Ну, дочка, до свидания! — сказал Заневский, провожая ее. — Надо что будет, пиши, сделаю.

— А ты меня не проводишь?

— Днем бы раньше — проводил, а сегодня не могу…

— Что-нибудь случилось?

— Нет… ничего особенного… так… сдаю обязанности директора… Леснову, — чуть слышно проговорил он последнее слово, порывисто прижал к себе дочь и, крепко поцеловав, быстро зашагал к конторе.

36

Верочка стояла на перроне, ожидая скорый поезд.

Пассажиров было немного: три женщины, незнакомая девушка и два молодых офицера. Она взглянула на часы, — осталось десять минут до прибытия поезда, — и, вздохнув, присела на чемодан.

«Не придет».

Вскоре несколько раз ударил колокол, извещая о выходе поезда с соседней станции. На перроне зашевелились, появился дежурный по станции в красной фуражке.

— Здравствуйте, Верочка!

Девушка обернулась и увидела запыхавшегося Павла.

— Извините, что не пришел раньше: мама подвела, — оправдывался он. — Только сейчас сказала, что вы звонили вчера… а я ночью приехал… А где же Любовь Петровна?

— Мама плохо себя чувствует, я и не разрешила ей провожать, — с трудом сдерживая волнение, сказала Верочка. — Вот мы и расстаемся, — проговорила она с сожалением, хотя ей хотелось сказать о другом. Но всегда так получается, — в последние перед расставанием минуты говорит человек не о том, что думает. — Вы… напишите мне о… о… — и закусила губу. — Да, выручила мысль, — вас надо поздравить, — и протянула руку.

— Спасибо, — смутился Павел, крепко сжимая ее руку. — Напишу обязательно… обо всем напишу!

«А он меня тоже любит, — глядя на него, радовалась Верочка. — Что-то хочет сказать и стыдится, краснеет. Ну, говори же, Павлик, говори!»