Тайфун - [57]
В эмиграции он жил своей, совсем особой жизнью. Без погони за материальными благами, которых судьба и не посылает тем, кто не рвется за ними. Жил в скромной комнате, заваленной книгами, вырезками, гравюрами, стопами исписанной бумаги. Семь романов выпустил он за границей, сборник рассказов и новелл. 30-летие своей литературной деятельности он справил так же неумело, как многое делал он для себя. По старой богемной привычке, мог он до глубокой ночи гулять с кем-нибудь по берлинским улицам, не замечая осеннего ветра, в споре, в рассказах, в метких, нередко — злых замечаниях. Он был неприветлив, но больному, нуждающемуся литератору он приносил в его убогую жизнь бодрость и заботу.
Он очень много знал, он был очень начитан, но не было броскости в его манере делиться этим богатством в беседах с друзьями. Он считал, что критика обошла его, не оценила достаточно — и была желчность в этом человеке, в совершенно молодые годы награжденном в Петербурге литературной премией, а при большевиках участвовавшем в жюри, которое — первое — обратило внимание на дарование молодежи из созвездия «Серапионовых братьев»: Федина, Никитина, Каверина. Обратило внимание и увенчало их наградами Дома Литераторов.
Он мог просидеть вечер в угрюмом молчании и мог быть интереснейшим, оригинальным, покоряющим собеседником.
Он долго и мучительно хворал. Врачи не могли определить его болезнь. Люди, видавшие его в этот тяжелый год его жизни — последний год! — рассказывали мне, что он ни на мгновение не переставал быть тем, чем был всю свою жизнь: жадно-любознательным. Читатели «Сегодня» до последних недель встречали его подпись под рассказами. Вряд ли кто-нибудь из них думал, что эти новеллы написаны в постели умирающим.
Как пишут мне из Берлина общие литературные друзья, — врачи, совсем недавно, установили наконец, что у него — «запущенный туберкулез». От него не скрыли этого диагноза. Ирецкий отнесся к нему спокойно: в его годы — (ему было за пятьдесят) туберкулез не опасен. Природа сулила иное: Виктор Яковлевич, снова чувствовавший себя хорошо, начал гаснуть на глазах у тех, кто не оставляли его до последней минуты. И погас. У него многое было не как у всех: для него туберкулез во второй половине века оказался гибельным.
Ирецкий считал, что жизнь ему не удалась. Кто может быть судьей в этом? Но смерть «удалась» ему, как неумолимо удается она каждому.
Варшава
Примечания
Для настоящего собрания нами были отобраны главным образом произведения авантюрного и фантастического (а также научно-фантастического) свойства. За пределами собрания остались многочисленные бытовые, любовные, юмористические и т. п. рассказы, новеллы и крошечные «повести» В. Я. Ирецкого, опубликованные им как в России, так и эмиграции.
Все тексты публикуются по первоизданиям с исправлением очевидных опечаток и отдельных устаревших особенностей орфографии и пунктуации. В оформлении обложки использована работа Ф. Мазереля.
Вторая и лучшая книга рассказов В. Я. Ирецкого Гравюры, оформленная А. Н. Лео, вышла в свет в Петербурге в октябре 1921 г. тиражом в 800 экз. и включала восемь рассказов.
«Есть у В. Ирецкого одна характерно интересная черта. Ее можно было бы назвать потребностью противоречить или протестующим упрямством. Его тайная страсть — перечить. Он любит крайности. Вот — 1920 г. В Петербурге — голод, ужас, замерзание, обтрепанность, начало вырождения. Как раз в этом году, где-то на кухне, в страшном холоде В. Ирецкий пишет стилизованные рассказы из эпохи 16, 17, 18 веков („Гравюры“)» — писал П. Пильский (Пильский П. 2 х 2 = 5: 25-летие литературной деятельности В. Я. Ирецкого // Сегодня (Рига). 1931. № 231, 22 авг. с. 2).
Книга вызвала уничижительные отзывы большевистской критики, напр.: «Пролетарий может ознакомиться с книгой, чтобы знать, чем живет сейчас побежденный им класс» (Новый мир. 1922. № 1. Стлб. 276). С резкой критикой обрушился на автора и С. Бобров: «Бледность <…> безвредные и незлобивейшие анекдотики, не могущие, конечно, никого заинтересовать своим содержанием»; впрочем, в конце рецензии критик снизошел до некоторой похвалы: «Тем не менее читаются все эти бонбоньерочки очень легко, и автор их, очевидно, некоторых способностей не лишен» (Печать и революция. 1922. Кн. 1. с. 294). С другой стороны, Вас. И. Немирович-Данченко отметил «полуулыбку сдержанной иронии, сквозящей в самых трагических эпизодах воскрешаемых былей» (Вестник литературы. 1921. № 1, с. 9–10).
Еще два рассказа под общим заглавием Гравюры («Поэт» и «Дионисьева икона») были опубликованы Ирецким в первом сборнике Северное утро (Пб., 1922).
К этим десяти произведениям нами добавлены тематически и стилистически примыкающие рассказы «Придворный художник» и «Когда орда кочевала», впервые опубликованные в рижской газете Сегодня (соответственно, № 8 за 1933 г., 8 янв., с подз. «Исторический рассказ», и № 2 за 1926 г., 2 янв.).
Сегодня (Рига). 1934. № 14,14 января, с подз. «Повесть».
Сегодня (Рига). 1934. № 56, 25 февраля, с подз. «Исторический рассказ».
