Таящийся у порога - [27]

Кузен окликнул меня из кухни, сообщив, что завтрак готов. Я оторвался от окна, убедив себя в том, что у меня будет достаточно времени, чтобы завершить свои исследования, так как решил не возвращаться в Бостон, не выяснив перед этим, что так волновало Амброза и почему он, когда я приехал по его же вызову, либо не желает, либо не может решиться на признание.

– Вижу, ты раскопал кое-какие истории об Илии Биллингтоне,– сказал я, садясь за стол.

Он кивнул:

– Ты же знаешь мой интерес к антиквариату и генеалогии. Не желаешь ли и ты внести свой вклад?

– В твои исследования?

– Да.

Я покачал головой.

– Думаю, что нет. Но эти газеты могут мне кое-что подсказать. Я хотел бы просмотреть их, если ты не против.

Он колебался. Было видно, что ему не хотелось, только вот почему?

– Конечно, я не против, можешь посмотреть,– сказал он с безразличным видом. – Я ничего особенного в них не нашел. – Он сделал несколько глотков кофе, задумчиво наблюдая за мной. – Видишь ли, Стивен, я настолько запутался в этом деле, что ни черта не могу выяснить, и все же меня не покидает острое чувство, сам не знаю чем вызванное, что здесь творятся какие-то странные вещи, но их можно предотвратить, если только знать, как это сделать.

– Какие вещи?

– Не знаю.

– Ты говоришь загадками, Амброз.

– Да! – почти закричал он. – Это и есть загадка. Это целый набор загадок, и я не могу найти ни начала, ни конца. Я думал, что все началось с Илии, но теперь я придерживаюсь иного мнения. И когда это прекратится – неведомо.

– Поэтому ты обратился ко мне? – Я был рад видеть перед собой того кузена, который сидел ночью у меня в комнате.

Он кивнул.

– В таком случае мне нужно знать, что ты предпринял.

Позабыв о завтраке, он начал торопливо рассказывать обо всем, что здесь произошло со времени его приезда. Он ничего не сказал мне о своих подозрениях, пояснив, что они не имеют никакого отношения к главному рассказу. Он привел краткий перечень тех документов, которые ему удалось найти,– дневник Лаана, статью в газете о столкновениях, происходивших у Илии с жителями Архама более ста лет назад, записки преподобного Варда Филипса и т. д.; но со всем этим мне следует ознакомиться,– подчеркнул он,– прежде, чем прийти к тем же выводам, что сделал он.

Загадочного там действительно было в избытке, но у меня сложилось впечатление, что ему удалось набрести на отдельные составляющие какой-то гигантской головоломки, какими бы разрозненными они с первого взгляда ни казались. И с каждым новым приводимым им фактом я все с большей определенностью начинал понимать, в какую ловушку угодил мой кузен Амброз. Я попытался его успокоить, убеждал его закончить завтрак и прекратить думать об этом дни и ночи, если он желает сохранить рассудок.

Сразу после завтрака я принялся за внимательное изучение всех материалов, обнаруженных Амброзом или записанных им, в том порядке, в котором он их составил. На чтение различных бумаг, которые он выложил передо мной, у меня ушло чуть более часа. Это на самом деле был “набор загадок”, как выразился Амброз, но все же мне показалось возможным сделать кое-какие выводы из любопытных, явно разбросанных фактов, представленных в различных сочинениях и записках.

Первоначальный факт, пренебрегать которым явно не следовало, заключался в том, что Илия Биллингтон (и Ричард Биллингтон до него? Или, лучше сказать – Ричард Биллингтон, а после него Илия?) занимался каким-то секретным делом, природу которого нельзя было определить из доступных источников. По всей вероятности, это было что-то, порождающее зло, но, признавая это, нужно было учитывать суеверие местных свидетелей, откровенные сплетни, а также сочетание молвы и легенды, что раздувало до самых невероятных размеров любое тривиальное событие. Пока ясным было одно: Илию Биллингтона здесь не любили и опасались, причем главным образом из-за каких-то звуков, якобы раздававшихся по ночам в Биллингтоновой роще. С другой стороны, преподобный Вард Филипс, репортер Джон Друвен и, вероятно, еще один из той троицы, которая нанесла визит Илии Биллингтону,– Деливеранс Вестрипп отнюдь не были глухими провинциалами.

По крайней мере двое из этих джентльменов верили, что дело, с которым связан Биллингтон, носит явно злодейский характер. Но какими доказательствами располагали они? Все они были крайне расплывчатыми.

В лесу возле дома Биллингтона раздавались какие-то необъяснимые звуки, напоминающие “крики” или “стоны” живого существа. Основной критик Биллингтона – Джон Друвен – пропал при таких же обстоятельствах, которые сопутствовали другим исчезновениям людей в округе, и его тело было обнаружено точно так же. Значительно позже этого продолжали исчезать люди, тела которых потом обнаруживали, и в результате проведенных освидетельствований выяснялось, что смерть наступала незадолго до того, как находили труп. Никаких причин такого разрыва во времени – от нескольких недель до нескольких месяцев между исчезновением человека и обнаружением его тела – не приводилось. Друвен оставил изобличающее заявление, в котором высказывал предположение, что Илия подмешал что-то, воздействующее на свойства памяти, в пищу, которую предложил трем посетившим его джентльменам. Это, само собой разумеется, предполагало, что троица что-то видела. Но это никак нельзя было счесть доказательством, принимаемым на законном основании. И это все о знаменитом нашумевшем деле, возбужденном против Илии Биллингтона во время его жизни. Однако соотнесение фактов, предположений и намеков как в прошлом, так и в настоящем рисовало совершенно иной портрет Илии Биллингтона, который выражал громкие протесты и бросал дерзкий вызов Друвену и другим людям, обвинявшим его, заявляя о своей невиновности.