Тай-Пэн - [37]

– Нет. Мы подождем здесь.

– Как вам будет угодно. – Лонгстафф быстро вернулся в каюту и захлопнул дверь.

– Он очень молод для полномочного представителя Короны, не так ли?

– И да, и нет. Ему тридцать шесть. Империи создаются молодыми, Кулум. Это разрушают их старики.

– Он совсем не похож на англичанина. Он кто, валлиец?

– Его мать испанка. – Что, видимо, объясняет его природную жестокость, подумал про себя Струан. – Она была графиней. Его отец служил дипломатом при испанском дворе. Это был один из тех браков, которые называют «породистыми». Его семья связана по какой-то линии с графами Тот.

Если ты не родился аристократом, с горечью подумал Кулум, как бы умен ты ни был, у тебя нет ни одного шанса пробиться наверх. Ни одного. Пока не произойдет революция.

– Дела в Aнглии очень плохи, – сказал он отцу.

– Как так, дружок?

– Богатые слишком богаты, а бедные слишком бедны. Люди ринулись в города в поисках работы. Людей много – рабочих мест мало, поэтому наниматели платят все меньше и меньше. Народ голодает. Лидеры чартистов по-прежнему в тюрьме.

– Вот и хорошо. Этих смутьянов вообще следовало бы повесить или хотя бы выслать из страны.

– Ты не одобряешь Хартии, отец? – Кулум сразу насторожился. «Народная хартия» была написана более трех лет назад и с тех пор являлась символом свободы, объединяющим всех недовольных британцев. Хартия требовала права голоса для каждого совершеннолетнего мужчины, отмены имущественного ценза для членов парламента и выплаты им жалованья, уравнения избирательных округов, тайного голосования и ежегодного проведения сессий.

– Я одобряю ее как документ, содержащий справедливые требования. Но не одобряю самих чартистов и их лидеров. Я считаю, что в Хартии много в основе своей правильных идей, но попали они в плохие руки.

– А что плохого в том, чтобы агитировать за реформу? Парламент должен решиться на все эти изменения.

– Агитировать – да. Говорить, спорить, писать петиции. Но не подстрекать к насилию и не устраивать революций. Правительство поступило совершенно правильно, когда покончило с беспорядками в Уэльсе и Мидленде. Клянусь Господом, неповиновение – это не выход. Ходят слухи, что чартисты так и не усвоили преподанного им урока, что они скупают оружие и собираются на тайные сходки. Клянусь Богом, их следует растоптать раз и навсегда.

– Хартию растоптать не удастся. Слишком многим она нужна, и эти люди готовы умереть за нее.

– Что ж, тогда смертей будет очень и очень много, мой мальчик. Чартисты должны запастись терпением.

– Ты просто не представляешь, отец, во что теперь превратилась жизнь на Британских островах. Ты так долго пробыл здесь. Терпение нелегко дается тем, у кого живот подвело от голода.

– Здесь, в Китае, то же самое. Везде в мире ты увидишь одно и то же. Но бунт, неповиновение – это не британский путь.

Скоро он будет им, мрачно подумал Кулум, если для британцев ничего не изменится в самом близком будущем. Он пожалел, что оставил Глазго и уехал на Восток. Глазго был центром шотландских чартистов, а он возглавлял группу студентов, которые тайно поклялись отдавать свой труд – а если понадобится, и жизни – движению сторонников Хартии.

Дверь каюты вновь распахнулась, и часовой замер. Из каюты вышел адмирал, массивный человек с каменным лицом; было видно, что он сильно не в духе. Сопровождаемый своими капитанами, он направился к трапу. Большинство капитанов были молоды, хотя попадались среди них и седовласые старики. Все были в морских мундирах и треуголках, их сабли позвякивали на ходу.

Капитан Глессинг вышел последним. Он остановился перед Струаном:

– Позвольте выразить вам мои соболезнования, мистер Струан. Какое страшное невезение!

– Да. – Неужели это просто невезение, подумал Струан, когда ты теряешь красавицу-жену и трех чудесных ребятишек? И имеет ли Бог – или дьявол – какое-то отношение к йоссу? Или все это: Бог, дьявол, везение, йосс – лишь разные названия одной и той же вещи?

– Кстати, вы были совершенно правы, прикончив того взбесившегося пехотинца, – говорил между тем Глессинг.

– Я его и пальцем не тронул.

– О? Значит мне показалось. С того места, где я стоял, мало что можно было разглядеть. Это, впрочем, не важно.

– Вы похоронили его на берегу?

– Нет. Не стоит загрязнять остров болезнями такого рода… Имя Рамсей говорит вам что-нибудь, мистер Струан? – спросил Глессинг, отбросив в сторону любезности.

– Рамсей – довольно распространенное имя, – осторожно ответил Струан.

– Верно. Но шотландцы обычно стараются держаться друг друга. Разве не в этом секрет успеха тех компаний, которыми руководят шотландцы?

– Да, найти людей, достойных доверия, трудное дело. А вам имя Рамсей говорит о чем-нибудь?

– Это имя матроса, дезертировавшего с моего корабля, – ответил Глессинг, глядя на него в упор. – Если не ошибаюсь, он доводится родственником вашему боцману Маккею.

– И что же?

– Ничего. Просто ставлю вас в известность. Как вы, конечно, знаете, любое торговое судно, вне зависимости от того, несет оно вооружение или нет, может быть захвачено в качестве приза, если примет на борт дезертира. Захвачено королевским военно-морским флотом. – Глессинг улыбнулся. – Дезертировать глупо. Куда еще ему бежать, как не на другой корабль?