Татуировщик из Освенцима - [2]
Похоже, каждый час люди задают ему одни и те же вопросы. Потеряв терпение, он начинает говорить:
— Подожди, и увидишь.
Почему спрашивают именно его? У него нет никаких особых сведений. Да, он в костюме и галстуке, но больше он ничем от других не отличается. Мы все в одной гребаной лодке.
В переполненном вагоне им даже не присесть, а тем более не прилечь. Уборной служат два ведра. По мере их наполнения пленники начинают потасовку, стараясь отодвинуться подальше от источника вони. Ведра переворачиваются, и содержимое выливается. Лале прижимает к себе саквояж, надеясь, что его деньги и одежда помогут ему откупиться от неприятностей или, по крайней мере, обеспечить себе безопасную работу. Может быть, ему пригодится знание языков.
Он радуется, что удалось пробраться к стене вагона. Через щели в досках он видит обрывки проносящихся мимо сельских пейзажей. Крошечные порции свежего воздуха помогают подавить приступы тошноты. Должно быть, сейчас весна, но целыми днями из нависших облаков льет дождь. Время от времени они проезжают мимо полей, расцвеченных весенними цветами, и Лале улыбается. Цветы. С детства он усвоил от матери, что женщины их любят. Когда в следующий раз он сможет подарить девушке цветы? Он впитывает в себя эти мелькающие перед глазами яркие пятна — целые поля маков, колышущихся под ветром, алое море. Он обещает себе, что следующий букет цветов, подаренный кому-то, соберет сам. Ему никогда не приходило в голову, что цветы растут в природе в таком огромном количестве. Мать выращивала цветы в саду, но никогда не срезала их и не приносила в дом. Он начинает мысленно составлять список необходимых дел: «Когда я вернусь домой…»
Завязывается очередная потасовка. Шарканье ног, крики. Лале не видит происходящего, но чувствует, как корчатся и толкаются тела. Потом наступает тишина. Из сумрака доносятся слова:
— Ты его убил.
— Повезло мерзавцу, — бормочет кто-то.
Бедный ублюдок.
Жалко, если моя жизнь тоже закончится в этой вонючей дыре.
В этом путешествии много остановок — одни на несколько минут, другие на несколько часов, всегда за пределами города или деревни. Изредка Лале удается прочитать название станции, мимо которой они проносятся: Острава, город, который, как он знает, находится вблизи границы между Чехословакией и Польшей, затем Пщина, и это подтверждает, что они в Польше. Вопрос, на который нет ответа: где они остановятся? Бо́льшую часть времени Лале предается воспоминаниям о жизни в Братиславе: его работа, его квартира, его друзья и в особенности его подруги.
Состав снова останавливается. Кругом кромешная тьма; облака полностью закрыли луну и звезды. Предвещает ли эта тьма их будущее? Вещи таковы, каковы они есть. То, что я вижу, чувствую, обоняю в данный момент. Он видит лишь подобных себе — молодых людей, едущих в неизвестность. Он слышит урчание пустых животов и хрип пересохших гортаней. Он чует вонь мочи и фекалий, как и запах давно не мытых тел. Пленники используют себе во благо даже то, что их не выпускают из вагона поспать и им не надо отвоевывать себе кусочек дерна. Уже не одна голова прислонилась к Лале.
Из задних вагонов, постепенно усиливаясь, доносится громкий шум. Терпение людей лопнуло, и они делают попытку вырваться. Соседи Лале просыпаются от грохота тел, бросающихся на деревянные стены вагона, и от шума опрокинувшегося туалетного ведра. Вскоре все вагоны раскачиваются, атакуемые изнутри.
— Помоги нам или уйди с дороги! — кричит Лале крупный мужчина, бросаясь на стенку.
— Не трать понапрасну силы, — отвечает Лале. — Если бы эти стены можно было проломить, то неужели корова не сумела бы этого сделать?
Сердито повернувшись к нему, несколько мужчин прекращают свои попытки.
Они обдумывают его замечание. Поезд мчится вперед. Может быть, ответственные лица решили, что движение остановит беспорядки. Люди в вагонах успокаиваются. Лале закрывает глаза.
Лале вернулся в дом родителей в Кромпахи в Словакии, когда узнал, что евреев из маленьких городков собирают и отправляют работать на немцев. Он знал, что евреям больше не разрешали оставаться на своих рабочих местах и на их предприятия был наложен арест. Почти четыре недели он помогал по дому, ремонтировал мебель вместе с отцом и братом, мастерил новые кровати для маленьких племянников, выросших из колыбелей. Его сестра была швеей и единственная из всей семьи имела заработок. Ей приходилось тайком уходить на работу до рассвета и возвращаться затемно. Ее начальник был готов рисковать ради лучшего работника.
Однажды вечером она вернулась домой с плакатом, который ее хозяина попросили вывесить в витрине мастерской. Там было изложено требование, чтобы каждая еврейская семья предоставила отпрыска старше восемнадцати лет для работы на германское правительство. Разговоры вполголоса, слухи о происходящем в других городах наконец достигли Кромпахи. Казалось, словацкое правительство продолжало идти на уступки Гитлеру, давая ему все, что он хотел. Плакат жирным шрифтом предупреждал о том, что если семья имеет такого отпрыска и не сдаст его, то вся семья будет отправлена в концентрационный лагерь. Макс, старший брат Лале, сразу же сказал, что поедет он, но Лале не хотел даже слышать об этом. У Макса жена и двое маленьких детей, он нужен дома.
