Татуированная кожа - [99]

– Бесполезно! – Бровин покачал головой, хотя тоже видел портрет. – У него амбиций выше головы. Он прекрасно понимает, что согласия на такой брак никто не даст, Это демарш!

Собравшиеся переглянулись. Все было ясно. Парень перегнул палку: за определенной чертой его козыри не играют! Если систематически напиваться, волочиться за юбками, терять служебные документы, выбалтывать государственные секреты или жениться на иностранках, то даже Генсек не распорядится держать тебя на службе! Если, конечно, он не твой родной папа. А может, и папа не распорядится...

Оставалось решить, как оформить дело. Причина увольнения должна быть совершенно нейтральной и веской. Обычно в качестве таковой выступает состояние здоровья.

– Он боксер, нос разбит, – сказал Бровин. – Искривление носовой перегородки наверняка есть на самом деле...

– Нет, не будем доводить до крайности, – неожиданно сказал генерал. – Он хорошо учился, закончил первый курс, у него много заслуг... Зачем увольнять из органов? Пусть переводится в «наружку» и работает, приносит пользу Родине! Поручите Ламову переговорить с ним, чтоб не было обид. Любовь любовью, а инструкции надо выполнять! Он поймет.

Глава 2. Наблюдением установлено...

– Во, гляди, в подъезд заскочил! Опять в сорок пятую... Ну хрен с ним, хоть отдохнем малость... Клим, протяни вперед и развернись – он же обратно пойдет. Володя, фиксируй время: двенадцать тридцать две...

Неприметная серая «Волга» с тонированными стеклами притерлась к бордюру, спрятавшись за громоздким мебельным фургоном. На самом деле это спецмашина. Под капотом – форсированный двигатель на сто восемьдесят сил, в багажнике – многодиапазонная рация, позволяющая держать связь с дежурным и отдельными наблюдателями. Многоопытные гаишники таких чудес никогда не видели. И не увидят: у старшего группы есть особый пропуск «контроль запрещен».

– Так нормально, Михал Иваныч? – спросил сержант Клименко. Ему было двадцать семь. Шустрый, белобрысый, в куртке из кожзаменителя, на вид – обычный тертый московский водила.

– Сдай чуть назад и выверни влево, – скомандовал сидящий рядом с ним капитан Лазаренко – здоровенный мужик с ногами сорок пятого размера, огромными ладонями, крупной, как узбекская дыня, головой и резкими, грубо вылепленными чертами лица... В группе он был старшим не только по должности, но и по возрасту – уже при Волке отметил тридцать третий день рождения.

– Во, вот так! Выйдет – мы его щелкнем...

Младший наблюдатель прапорщик Волков с ручкой в руках неловко скрючился на заднем сиденье.

«В 12.32 „Лохматый“ заш. в д. № 87 по ул. Курчатова, где в кв. № 45 прож. „Лисица“, – заполнил он очередную строчку в дневнике наблюдения. Вечером по отрывочным записям составляется подробный отчет, снабженный для наглядности несколькими фотографиями.

Вряд ли снимок выходящего из подъезда сутулого всклокоченного парня с диким взглядом будет иметь оперативную или доказательственную ценность, но, когда «Кучерявого» возьмут за жопу, эта невинная карточка сыграет свою роль: создаст у него впечатление, что органам известно все...

Волк спрятал ручку и сел поудобнее, чтобы не мешала надетая под одежду аппаратура.

– Михал Иванович, а за что их в разработку взяли? Что они сделали?

– Да что обычно. Читают всякую херню, пишут... Лазаренко вздохнул:

– Надоело мне ерундой заниматься... Одно дело – искать гадов, что бомбу в метро взорвали, другое – ждать, пока какой-нибудь иностранец нашу Клавку оттягивает, да еще принимать это за шпионаж! Или этих никчемных полудурков пасти... Удивляюсь: неужели в стране серьезных дел не стало?

– Я выключу движок, чего зря бензин жечь? – сказал Клименко. – Они ж выделяют по норме, что зимой, что летом одинаково. А на печку не рассчитывают! Потом спидометр сверяют, перерасход! И каждый раз грозятся премиальные снять...

– Интересно, хоть в это воскресенье выходной дадут? – ни к кому не обращаясь, спросил Волк.

– Догонят и еще дадут! – огрызнулся водитель. – Опять погонят на какой-нибудь митинг. И откуда они все повылазили? Спорят, что-то доказывают, слюной брызжут...

– Да они просто больные люди. Их лечить надо, – сказал Волк.

– Лечить их теперь запрещено. Нынче гласность и демократия, – буркнул Михаил Иванович. – Мне бы квартиру получить – и гори оно все огнем! К майским обещают сдать, только разговоры пошли, что это не для всех, а для начальства. Дом хороший, красивый, метро рядом – может, так и выйдет...

– А очередь? Что они, просто возьмут и на очередь наплюют? А как же демократия? Или на нас она не распространяется? – разгорячился Волк. Его происходящее кровно касалось, так как он совсем недавно стал на квартучет и был последним в списке.

– А у нас две очереди. Одна большая – для всех, вторая маленькая – для руководства и к ним приближенных, – пробурчал Михаил Иванович. – Хочешь жить, как человек, – стремись в очередь маленькую. Правда, тогда на собраниях не вякай, с начальством соглашайся, придется и жопу полизать – куда деваться... Да это не только с квартирами. Должности, звания, награды... Их тоже не за заслуги, а за услуги дают. Вот ты, Володя, хоть грудью амбразуру закрой – хрен тебе орден повесят!