Татуиро (Serpentes) - [9]

— А ты что хотел с ней сделать, Малити?

— Тебе хотел…

— Мне… А не врёшь?

Малити опустил руки. И голову. Сказал тихо, но со злостью, как втолковывая малышу:

— Они поиграться заберут и после забудут, выкинут. Разобьют же! А ты, ты лучше знаешь, что с ней сделать. И потом, я сам нашёл её, еще никого не было! Значит, она совсем моя.

— А что ж не забрал сразу? Чего ждал? Ты же знаешь закон — если был один и увидел сам, — твоё. Если увидели все, то — общее.

— Я смотрел.

— Что?

За спиной засмеялся высокий мальчишка, сын советника Тару. И следом засмеялись остальные, кто-то захрюкал поросенком, дразня.

— Да смотрел! На радугу! Когда лежит в песке и солнце светит насквозь, как, как… — ухо красавицы. Только без серёжек. А если сдвинешь, то уже не так. Я лёг на песок и смотрел.

Голос звенел, а по щекам слёзы оставляли грязные полоски. Малити поднимал кулаки и растирал грязь на щеках, дёргал головой, сперва стесняясь слез, а после не замечая их. Он вглядывался в лицо мастера, которое то темнело, когда солнце закрывали тучи, то становилось светлым, и говорил только ему. Мастер дождался, когда мальчик смолк, и обернулся к мальчишкам.

— Поди сюда, старший, я буду говорить с тобой, Тарути, сын советника Тару.

Высокий приосанился и, быстро глянув на остальных, важно подошёл к взрослому, встал напротив, заслонив солнце над раковиной. Радуга погасла, и Малити снова простёр руки над подарком реки, глядя на врагов, стоящих поодаль. Мастер усмехнулся про себя, увидев в стройном Тарути, каким был сам советник когда-то.

— Малити не лжет. Он достойный мужчина нашего племени, и я ручаюсь за него своим сердцем.

— А тебе нечем больше ручаться, ты нищий, — губы сына советника кривила улыбка, смешанная со страхом: первый раз он так говорил со взрослым мужчиной.

— Да, — согласился тот, — вокруг моей хижины не бегают свиньи и козы. Но будь умным, поди сейчас к отцу и спроси у него, о чём говорил вождь Мененес с нищим мастером племени. И если ум твой растёт, как бамбук, а не сохнет, как старые листья, ты поймёшь, не зря море отдало раковину реке. И не зря её нашел Малити. Я заберу её с собой. Пойдём, Малити, поможешь мне донести до хижины подарок реки.

Малити раскачал раковину и вытащил из песка. Зайдя по колено в воду, осторожно ладонью смыл с её боков налипший песок и траву. Она была такая большая, что он обеими руками прижимал её к животу. Мастер поудобнее перехватил сверток с осколками и двинулся с берега в заросли, по узкой тропе, ведущей к его хижине. Он не оглядывался. Знал, Малити идёт следом, ступая осторожно, чтоб не споткнуться о корни и не уронить раковину. А мальчишки так и стоят, глядя то им вслед, то на своего главного.

— Я спрошу! — в голосе сына советника узким лучом сверкнула угроза. — И если ты обманул нас…

— Спроси сначала, — мастер не обернулся.

Узкая тропа пахла травой, что женщины кладут в похлёбку, и у мастера в животе зашевелился голод. Мальчишка дойдёт с ним до самой хижины, а он из-за того, что задержался у реки, не успел подумать о еде. Три дня. С тайным делом, затеянным им, справится за день, но после надо успеть сделать щит. И все это время не выходить из хижины.

— Ой!

— Что ещё?

— Мать передала для тебя кашу. И лепёшку с ягодами. А я, когда раковину, оставил на берегу…

— Вернёшься и принесёшь.

— Съедят вдруг.

— Тебя?

— Кашу! — Малити засмеялся, голос его был уже чистым, будто промытый ночными дождями.

Смех затих, когда они вышли на опушку леса и увидели издалека намалёванный на деревянной двери глаз.

— Не бойся, он смотрит не на тебя, — мастер остановился на краю поляны перед хижиной, — положи раковину и беги за кашей, я тебя подожду здесь.

— Ты правду сказал Тарути, мастер Акут, что вы с вождём…

— А ты тоже думал, что я соврал?

Солнце выглядывало из-за спин и грело плечи. Над головами прожужжал толстый шмель и улетел в просвет среди листьев.

— Нет. Но… Я не знаю…

— Ну вот и беги. И побыстрей, после этой тени, — показал на согнутую ветку, черным пересекающую тропу, — я уйду и три дня буду внутри.

— Сейчас!

Здесь было тихо. Ветер гудел под животами туч, а голоса людей доносились из такого далека, что казалось — снятся. Джунгли говорили, но их дневные песни были привычными, и скорее догадываешься, чем слышишь, какой звук раздаётся, когда мелькнёт в широких листьях побережника толстое тело шмеля. Или с пёстрой земли поднимется вверх синяя, как ночное небо, кукушка.

Сидя на земле, Акут ждал, иногда ощупывая языком чуть онемевшую щеку. Через поляну, за жиденькой дверью хижины, на полу лежит неподвижно его ночная находка. Вдруг он плохо закутал ей ноги, не подоткнул старую циновку и её укусил ядовитый паук? В его хижине, где всюду были развешаны пучки полыни и дикого корня, отроду не было плохих насекомых, но — вдруг… А мальчика надо дождаться. Хороший мальчик, только странный, не стать ему хорошим охотником и советником не стать. Может, потому так радостно, когда Малити приходит смотреть, как он работает? И мать у него хорошая, когда-то была подругой Онны. Сперва запрещала сыну приходить, но махнула рукой и теперь даже дарит еду. А вот отец до сих пор наказывает сына, но тот всё равно прибегает. Хорошо, что есть у них другие сыновья, будут охотниками. И девочка.