Второго и третьего воина постигла та же печальная участь. Остальных Тантор раскидал своим хоботом в разные стороны, и они лежали на траве, некоторые неподвижно, другие охая и стеная.
Мбонга нашел своих воинов за пределами деревни. Жадными глазами глядел этот охотник за слоновой костью на огромные клыки животного. Мбонга собрал своих воинов; он велел им вооружиться другими, более тяжелыми копьями и идти на слона; но в то же время Тантор вскинул на свою огромную голову Тарзана и, повернувшись задом, умчался со своей ношей через сломанный частокол в джунгли.
Охотники за слоновой костью, может быть, и правы, утверждая, что слон не окажет такой услуги человеку; но Тарзан для Тантора не был человеком — он был таким же зверем джунглей, как и сам Тантор.
Слон Тантор и Тарзан расквитались, и случай этот еще крепче спаял их узами дружбы. Тарзан еще больше привязался к огромному животному, на котором он ребенком ездил по джунглям верхом в лунную тропическую ночь при свете ярких звезд.
Тика стала матерью. Это событие нашло у Тарзана более горячий отклик, чем у самого отца — Тога. Тарзан любил Тику. Несмотря на близость материнства, Тика, в отличие от других своих однолеток — мрачных, гордых своей зрелостью самок племени Керчака — сохранила безудержную веселость и любовь к играм. Усовершенствованные изобретательным Тарзаном игры в пятнашки и прятки приводили ее теперь в неменьший восторг, чем прежние примитивные забавы.
Местом игры служили верхушки деревьев. Быстро и незаметно проходило время в интересной, захватывающей игре в пятнашки. Тарзан увлекался ею, а друзья его детства относились теперь свысока к этому ребяческому времяпрепровождению. Тика же принимала живое участие в игре вплоть до самого рождения детеныша; но с появлением на свет своего первенца она круто изменилась.
Перемена эта сильно удивила и огорчила Тарзана. В одно прекрасное утро он встретился с Тикой. Тика сидела на нижнем суку дерева и плотно прижимала к своей волосатой груди какое-то существо — нечто крохотное, беспрерывно вертящееся и копошащееся. Тарзан подошел поближе, сгорая от любопытства — чувства, свойственного всем живым существам, ступившим на путь прогресса.
Тика бросила на него сердитый взгляд и еще крепче прижала к себе беспокойную крошку. Тарзан подошел ближе. Тика попятилась назад и оскалила зубы. Тарзан был поражен. За все время их долголетней дружбы Тика огрызалась на него только в играх, но видно было, что сегодня она далеко не в игривом настроении. Человек-обезьяна глубоко запустил свои пальцы в густую, темную шевелюру, склонил голову набок и задумался. Затем он сделал еще шаг вперед и вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть странный предмет, который прижимала к своей груди Тика.
Снова оскалила Тика свои клыки и предостерегающе зарычала. Тарзан осторожно протянул к ней свою руку: ему хотелось притронуться к необыкновенной ноше Тики: но та вдруг бросилась на него с яростным рычаньем и, чего Тарзан уже никак не ожидал, впилась зубами в его руку.
Тарзан не успел отразить нападение и растерялся, а Тика стала грозно наступать на него. Со своей ношей на руках она, однако, не могла поспеть за ударившимся в бегство быстроногим Тарзаном. Убедившись в том, что разъяренная самка не гонится больше за ним по пятам, Тарзан остановился и с глубоким удивлением стал смотреть на свою подругу детства. Что заставило добрую, милую Тику так круто измениться?
Обезьяна так крепко прижимала свою ношу к груди, что Тарзан не успел разглядеть это странное существо; но теперь, когда Тика успокоилась, он, наконец, увидел его.
Несмотря на боль в руке и горечь причиненной ему обиды, он улыбнулся. Ему уже раньше приходилось наблюдать молодых самок в первый период материнства. Через несколько дней она перестанет быть такой ревнивой мамашей…
Однако Тарзан был ранен. Как это нелепо! Тике следовало бояться кого угодно, но только не его! Ни за какие блага не позволил бы он себе тронуть ее, или ее балу, как называют обезьяны своих детенышей.
И теперь, несмотря на боль в руке и горькую досаду, его охватило страстное желание поближе взглянуть на новорожденного сына Тога.
Многие, пожалуй, удивятся, почему Тарзан-обезьяна, сильный, отважный охотник, трусливо отступает перед разъяренной самкой? Неужели он не может сломить сопротивление еще не окрепшей, только что родившей обезьяны?
Но будь вы обезьяной, вы бы поняли, что самец бьет самку только в припадке буйного, дикого гнева. В случае необходимости, он лишь слегка наказывает ее, хотя, конечно, и среди обезьян изредка встречаются экземпляры, столь обычные в человеческом обществе, которые находят особое удовольствие в побоях и издевательстве над слабым, беззащитным полом.
Тарзан снова стал подбираться к молодой матери — медленно и осторожно, подготовив себе заранее путь к отступлению. Тика яростно зарычала. Тогда Тарзан вступил с нею в переговоры.
— Тарзан-обезьяна не тронет балу Тики! — сказал он. — Дай мне посмотреть на него!
— Уходи! — приказала Тика. — Уходи, или я тебя убью!
— Дай мне только взглянуть! — просил Тарзан.
— Уходи! — стояла на своем Тика. — Сюда идет Тог. Он заставит тебя убраться прочь… Тог убьет тебя! Это балу Тога!
