Тарзан умел совершать прыжки в двадцать футов на головокружительной высоте, с безошибочной точностью и без видимого напряжения цепляясь за бешено раскачивающиеся ветви. Как и любая горилла, он мог молниеносно спуститься на землю по дереву — куда быстрей, чем мы с вами спустились бы по лестнице — и так же легко взбирался на самую вершину высокого тропического гиганта.
Этот десятилетний мальчуган обладал силой тренированного тридцатилетнего мужчины и подвижностью куда большей, чем чемпион-акробат. И его силы и умение день ото дня возрастали.
Жизнь Тарзана среди диких обезьян текла вполне счастливо, ведь он не помнил иной жизни и даже не подозревал, что в мире есть еще что-нибудь, кроме необозримых джунглей и их обитателей.
Но очень рано он начал понимать, что между ним и его товарищами существует большая разница. Его худенькое тело, коричневое от загара, стало вызывать в нем острое чувство стыда: оно было совершенно безволосое и голое, как тело презренной змеи или другого пресмыкающегося, тогда как его друзья щеголяли роскошной густой шерстью!
Тарзан пытался исправить эту несправедливость, обмазавшись с ног до головы грязью. Но грязь скоро высохла и облупилась, к тому же он получил нагоняй от матери. Обезьяны всегда следят за своей чистотой и за чистотой своих детенышей, и Кале вовсе не хотелось, чтобы впридачу ко всему другому ее шпыняли еще и за то, что ее сын — грязнуля!
Приемыш обезьяны больше не пытался обмазываться грязью, но не перестал огорчаться из-за своей внешности.
На равнине, которую часто посещало племя горилл, было маленькое озеро, куда стая обычно отправлялась на водопой. И вот однажды в знойный день, в период засухи, Тарзан и один обезьяний малыш, ускользнув из-под надзора старших, вдвоем отправились к озерцу попить. Когда они нагнулись, в тихой воде отразились оба лица: крупные дикие черты обезьяны рядом с тонкими чертами аристократического отпрыска старинного английского рода.
Тарзан был ошеломлен. Мало еще того, что у него нет волос! У него, оказывается, еще такое безобразное лицо! И как только другие обезьяны могут его терпеть?
Что за противный маленький рот и крохотные белые зубы! Как отвратительно они выглядят рядом с могучими губами и клыками его счастливого товарища!
А этот тонкий нос — такой жалкий и убогий, словно его владелец умирает от голода! Тарзан покраснел, сравнив его с великолепными широкими ноздрями своего спутника. Вот это нос так нос — занимает почти поллица!
— «Как хорошо быть таким красавцем! — с горечью думал бедный маленький Тарзан. — И почему мне так не повезло!»
Но больше всего мальчику не понравились его глаза. Разглядывая их, он окончательно пал духом. Синее пятно, маленький черный зрачок, а кругом одна белизна! Ужасно! Даже у змеи нет таких отвратительных глаз, как у него!
Тарзан был так углублен в осмотр своей внешности, что не услышал шороха высоких трав, раздвигаемых огромным зверем, который крался сквозь прибрежные заросли. Не расслышал зловещих звуков и товарищ мальчика: горилла в это время пила, и хлюпанье толстых губ заглушило поступь осторожно подкрадывающегося врага.
И вот уже большая свирепая львица Сабор подобралась к добыче на расстояние тридцати шагов. Нервно подергивая хвостом, желтая кошка бесшумно припала к траве. Почти касаясь земли брюхом, она проползла еще несколько шагов и замерла, готовая прыгнуть на облюбованную жертву.
Теперь она была на расстоянии всего каких-нибудь десяти футов от обоих подростков. Львица сжалась в комок, стальные мускулы напряглись под золотистой шкурой…
Еще мгновение она выжидала, словно окаменев, а затем с ужасающим ревом прыгнула.
Львица Сабор была мудрым охотником. Кому-то свирепый рев, сопровождавший ее прыжок, мог бы показаться глупым. Разве не вернее напасть на жертву молча?
Но Сабор знала быстроту обитателей джунглей и почти невероятную остроту их слуха. Для них любой внезапный шорох травы послужил бы таким же ясным предостережением, как самый громкий вой. Львица понимала, что ей все равно не удастся бесшумно настигнуть жертву.
Поэтому она и испустила оглушительный рык, надеясь, что добыча оцепенеет от ужаса, и тогда она запустит когти в парализованное страхом тело.
В отношении обезьяны расчет Сабор полностью оправдался. Звереныш на мгновение замер, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы сломать ему шею.
Зато Тарзан, дитя человека, поступил совершенно по-другому. Жизнь в джунглях, полных опасностей, приучила его все время быть начеку, а более высокий ум проявил себя в такой быстроте реакции, которая была не по силам человекообразной обезьяне.
Вой львицы Сабор как будто наэлектризовал мозг и мускулы маленького Тарзана, и он сделал единственно правильную вещь.
Перед ним были глубокие воды озера, а за ним — неизбежная жестокая смерть от когтей и клыков голодной львицы.
Тарзан всегда ненавидел воду, признавая ее только как средство для утоления жажды. Обезьяны терпеть не могут дождей, и мальчик перенял эту нелюбовь своей приемной матери; к тому же совсем недавно он видел, как маленькая Пита погрузилась в это озеро и больше не вернулась на берег!
