Тартак - [47]

В Рязанке стемнело; поднялся ветер, сыпал и сыпал крупой. За Ро­гозиной прояснилось небо. Было видно, как по нему бежали тучи. Потом показался молодой месяц, узкий, острый и красный. Плыл низко, у са­мой земли.

Заблестела впереди вода.

Далеко за Рогозином — видно, в самых Ольковичах, где был гарни­зон,— застучал пулемет. Насторожился конь, вытянул шею. Потом сза­ди редко и долго стреляли из винтовок, как и каждую ночь.

Под ногами стало больше воды — спускались в Рязанку. Воз накре­нился, под водой не было видно следа. Вода шла поверх льда широко, сливаясь за дорогой в узкий и черный ручей.

Махорка отпустил вожжи — конь старый, сам найдет дорогу. Шел за возом. Вода поднялась выше колен, налилась в валенки, холодная, как лед.

— Но-о!.. Но-о!.. — кричал Махорка, упершись в воз сзади возле веревок; он чувствовал, что веревки ослабли, и боялся, как бы не вые­хала из-под рубеля солома.Конь рвал сани, вода спала, уже не доставала до колен, и Махор­ка подумал, что проехал Рязанку и что конь берет в гору; надо было сесть на воз, конь бы вытянул, а то вон как намочил ноги. Забежав вперед, Махорка схватил вожжи. Но конь топал, напрягшись так, что скрипели сыромятные гужи и трещали под соломой оглобли. Махорка снова вскинул вожжи коню на спину.

Стреляли теперь уже ближе, в Рогозине. Вверх летели пули, крас­ные, как искры, и гасли тут же над Рязанкой. Свистел, ныл в соломе на возу ветер.

— Мирон!..— крикнул вдруг Боганчик сипло, будто захлебывался.

Махорка оглянулся. Боганчиков жеребец чернел на льду, около него суетился Боганчик, перебегая с одной стороны на другую. Блеснул огонек, наверно Боганчик был с папиросой. И тут Махорка увидел, как по льду мимо Боганчикова воза идет Алешин конь; догоняя Махорку, он тянул по воде одни оглобли...

— Мирон! — Боганчик кричал теперь откуда-то из-за воза, его не было видно.

Обежав Боганчиковы сани, Махорка увидел, что на дороге лежал опрокинутый набок Алешин воз. Вода, огибая воз, хлынула в стороны, и к возу нельзя было подступиться.

— Алеша!..— кричал Боганчик. Он стоял теперь у своих саней сза­ди, не отходил, словно боялся воды.

Махорка только теперь заметил, что Алеши нигде не видно.

«Придавило...» — подумал он.

Вода возле воза была выше колен, черная, с осколками мелкого, будто наколотого льда.

— Але-еша!.. Цыган!..— закричал и Махорка, понимая, что Алешу не могло придавить возом: Алеша сидел наверху; его, видать, отбро­сило в самую пропасть.

Повсюду шумела вода: булькала под соломой возле опрокинутых саней, шумела в глубокой лощине.

Ломался лед, проваливались ноги. Осторожно обойдя воз, Махорка побежал, скользя по льду, вниз, к Рогозину...

Шумела вода; ветер бил теперь в глаза; дубели, не гнулись ноги. Где-то позади у возов понукал жеребца Боганчик.

— Алеша!.. Сукин сын!..— закричал снова Махорка и почувствовал, как провалился под лед до пояса.— Цыган!..

Перехватило дыхание; вода неслась, сбивая с ног.

Махорке показалось вдруг, что кто-то уцепился за его кожух около пояса крепко, двумя руками. Он оглянулся и увидел сзади Алешу.

— Цыган... Мать твою так...

........................................................................................................................

Когда Махорку снова подтолкнули в спину, он увидел, что отстает от мужиков, не поспевает. У Алеши из носа шла кровь, капая на траву. Алеша задирал вверх голову, спотыкался.

— Лечь надо... На землю... Что с тобой делать?

Махорка остановился; сзади его ткнули в плечи.

«Надо донести хлопца до возов. Взять на руки и нести. Не дой­дет...» — подумал он.

Махорка сидел на телеге, свесив ноги, а ему казалось, что он идет тропкой, по которой сзади ползет гадюка.

«Вот тебе и Пунище. Не успели и доехать. А теперь...»

Обернувшись, Махорка взглянул на Боганчика. Тот шел возле теле­ги, держась за грядку, и смотрел вперед.

Все были у своих возов — так приказали немцы. Приказали не со­бираться и не разговаривать друг с другом. Видно, погонят всех впереди себя через Тартак. Шоссе где-то перекопано... На шоссе завалы. Парти­заны поработали. Знали, загодя готовились... А тут, на лесной дороге, немцы боятся мин. И засады боятся... Прячутся за чужие спины, как в Камене. В Камене они дважды выгоняли из деревни людей и гнали пе­ред собой до Вилии, где на другом берегу засели в окопах партизаны. Гнали и старых и малых.

Над дорогой стояла пыль вровень с лесом. Немцы шли вслед за подводами, поднимаясь из лощины на гору,— казалось, что они лезут из-под земли. Шла регулярная часть — немцы возвращались из дере­вень в Красное, видимо хотели прорваться на Палик.

Сверкали на солнце винтовки и автоматы, будто черное стекло. Бле­стели, будто смазанные дегтем, черные приклады — немцы несли винтов­ки стволами вниз; на концах прикладов сверкала широкая белая бляха. В пыли сверкали штыки-ножи и на плечах у немцев — черные ящички, видно с патронами. Как чугуны, в которых варят картошку, сверкали каски с загнутыми короткими козырьками и с белыми маленькими мо­тыльками над ушами. Блестели на ремнях котелки; блестели черные пу­леметы с длинными и тупыми дулами; за плечами у немцев блестели минометы — маленькие, на железных подставках, узких и длинных, как противни, на которых дома в печи сушили грибы и ячмень...