Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - [74]

(Тарковский под наш громовой хохот изображает безумный взгляд самой Офелии. – О.С.)… А ведь обычно это так играют (теперь, передразнивая обычную трактовку, Тарковский говорит с придыханием, невинным, небесным голоском)* «Он взял меня за руку, а потом стал на меня смотреть, как смотрит художник, который рисует…»

Ольга. Ну да: святая невинность…

Тарковский. Да, бред какой-то. В ее словах должна быть ирония, с начала и до конца. Она смеется и над Гамлетом, и над Полонием, надо всеми. Она-то знает точно, чего хочет, – будьте уверены! Сама строит свою жизнь. И над тем же Гамлетом смеется. Говорит одно, а в мыслях-то у нее другое: вот взял меня за руку, похоже, что любит, но смотрит-то как-то не так, а? Это все игра и ложь от начала и до конца. Но обычно этого совершенно не понимают. Потому же и постановка Козинцева для меня совершенно неубедительна. В пьесе-то другие чувства, другие взаимоотношения между людьми… Не знаю, как этого не понимать…

Калмыкова. Вы говорите о сентиментальных преувеличениях?..

Тарковский. Ну да, такой псевдоромантический бред, к которому Шекспир никакого отношения не имеет. Связи между людьми, о которых он рассказывает, на самом деле жестокие, кровные и патологические одновременно. Эти отношения как будто подернуты плесенью: то есть если сыро, то весь угол покроется плесенью, а если сухо, то сухим и останется! Вот это законы шекспировской драмы! А то на сцене принято его представлять так «возвышенно»: один сделал выпад шпагой, а другой споткнулся… Все это ерунда и только пантомима. Разве могут так драться люди? Если уж мне придется и вправду завершить «Гамлета», то актеры будут у меня заниматься фехтованием с профессионалом по три часа в день… Чтобы они дрались, так дрались…

Лариса…Чтобы чувствовалось, что это означает на самом деле…

Тарковский. А то, черт побери, что это за привычный балет на жестком материале искусства Возрождения?! Там должна течь кровь, а не водица, ощущаться в полную меру грязь, и металл должен быть металлом, а не крашеным картоном… Грязь… и чувства такие… точно сало капает… Вы знаете, сколько раз употребляется у Шекспира это слово – САЛО: сало… сало… сало… Сало и грязь – вот атмосфера, в которую попадает Гамлет. И оглядывается в недоумении: куда это я попал? А тут еще с отцом поговорил… Так что же делать? Мстить, что ли, нужно? Но в голове-то поначалу все же сомнения бродят: и нужно вроде, и не хочется. Даже монолог есть на эту тему с подтекстом, что вроде бы чего мстить-то, за что? А потому идея «Мышеловки» в надежде Гамлета увидеть на представлении актеров что-то вроде раскаяния в глазах Клавдия: тогда довольно брани и простить можно… Лишь бы заметить укоры совести… Но увы, нет ничего такого, ситуация никак не разряжается. Надежда на контакт с Клавдием оборвана. А так хотелось, чтобы эта ничтожная сволочь все же почувствовала себя человеком, что-то человеческое в нем заговорило, выдало себя хоть каким-то жестом. Тогда можно было бы простить, и в этом первоначальный пафос Гамлета. Но желаемого, мечтаемого не происходит – «мышеловка» не срабатывает. Путь к отступлению отрезан, и Гамлет решается продемонстрировать себя еще более жестоким и страшным убийцей. Ради этого и обману тысячу раз, и в спину, в конце концов, ударю…

Калмыкова. И все это замешано на поте и крови…

Тарковский. Трагедия в том, что Гамлета вовлекают в месть, но цена за расправу с виноватыми – потеря чувства собственного достоинства… Дело не в том, что его убивают. Да мало ли кого убивают? Но Гамлет ощущал себя предназначенным к другой жизни. И все уже складывалось у него на каком-то другом уровне, совсем другой мировоззренческой степени. Он имел иное понимание мира. И что же? Не помогло, не вышло, не получилось, не пустили – вот ПРОБЛЕМА!

Лариса. Андрюша, я очень устала… плохо себя чувствую…

Тарковский. Сейчас поедем, и, может, как раз сейчас будет легче вызвать такси…

Так что для меня вся эта история с Гамлетом не так проста. И мне просто стыдно, когда Володя Высоцкий что-то поет на эту тему под гитару…

Лариса. Стыдно! Вот именно стыдно!

Тарковский. Просто глаза остается опустить в землю и молчать…

Ольга. Лара, я сейчас позвоню и вызову такси.

Тарковский. Вообще странное это занятие… ТЕАТР… И гибнет он не потому, что нет актеров, – есть!

Калмыкова. Режиссуры нет…

Тарковский. И режиссура есть, и помещения есть… Но, Липа! КУЛЬТУРЫ нету! А театр не может развиваться на пустом месте. Может быть, кино, например, может, а вот театр не может вовсе…

Сидим мы на этот раз, как я теперь понимаю по записи, на кухне, потому что кукушка ясно кукует время…

Калмыкова. Андрей, но, тем не менее, многим театрам попросту нужен человек, который смог бы возглавить труппу… Нет спектаклей, гибнут актеры, которых в первую очередь принято ругать… Но никому остается не известным, умеют ли они что-то делать, нет ли… Вот кто несчастные люди…

Тарковский (шутливо снимая пафос). А люди ли они вообще?..

Калмыкова. Пожалуй, что они давно уже не люди…

Лариса. Каждый делает свой бизнес…

Тарковский (брезгливо). A-a-a, что тут говорить?.. Вообще черт знает что делается…