Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - [67]
Сурков. Да! Да! Он хозяин всего!
Тарковский. Вы все можете меняться… понимаете? Все эти короли… Это ваши игры. А я, Полоний, остаюсь! Он – правдив! Говорит только правду, никому не морочит голову… И не хочет он вовсе, чтобы Гамлет женился на его Офелии. Это все для него мелочи и глупости…
Сурков. Он реалист…
Тарковский. Для него самое важное быть правым, хотя бы вопреки всякой Офелии… Быть правым – вот что важно!
Сурков. При этом никакой суетливости.
Тарковский. Ну да: просто у меня есть дочь, и если мои дела с ней связаны, то я тем более и через нее буду и стану утверждать себя в чьих-то глазах. Самое важное – это моя репутация. И если какие-либо аргументы, тем более связанные с моей дочерью, могут эту репутацию пошатнуть, то я и ее растопчу собственными ногами… Вы понимаете, Евгень Данилыч? Все так элементарно – такова жизнь этого человека, и все тут! Какая ему разница? Главное, что он есть! Полоний!
Сурков. Да-да-да! Я – крупный государственный деятель…
Тарковский. А Гамлет с какими-то там его личными отношениями с Офелией – это только ее дело, в конце концов. Не следовало дочери так поступать. И нечего было обещать. Не обещай! Гамлет – принц! Чего же ты обещаешь-то? А? Этого делать не надо. Это неправильно! Тогда именно Офелия становится центральным образом, и если ее роль раскрутить, то именно она связывает всех: и Полония, и Гертруду, и Гамлета…
Калмыкова. А Лаэрт?
Тарковский. С Лаэртом чего-то не хватает… или из пьесы что-то утеряно? Я еще не знаю – тут, наверное, надо еще мизансценически что-то придумать… явно…
Ольга. А мне звонила Чурикова и рассказывала, что вы приходили на репетицию «Иванова»…
Тарковский. Да, я просто пришел посмотреть…
Ольга. А для Инны, по ее словам, это было поначалу ужасно, похоже на экзамен какой-то, а экзаменов она, естественно, терпеть не может… И вдруг, в итоге, вы, ей на радость, наговорили массу интересных вещей об этой работе…
Тарковский. Инна шире своего Глеба…
Сурков. Андрей, вы солнышко, вы так здорово все придумали…
Тарковский. Она талантлива, а Глеб немножко узурпирует ее право распоряжаться своим талантом. А на это никто не имеет права – это преступление. Если, по Христу, даже свой талант закапывать – преступление, то уж чужой… Правда ведь, а?
Сурков (то ли не расслышав, то ли не желая поддерживать эту тему, продолжает размышлять о «Гамлете» Тарковского). Ах, хорошо, хорошо, хорошо…
Тарковский. Евгень Данилыч, вы помните, о чем я просил, да? (И обращаясь к нам.) Я хочу пригласить Евгения Даниловича на первую репетицию со всей труппой, да? Ведь мы с вами договорились обо всем…
Калмыкова (мечтательно). Господи!.. Счастливые!..
Лариса (сильно ревновавшая Андрея к театру, потому что она сама, похоже, не имела шанса включиться в эту работу, да и зарплата маячила мизерная, – лукавит). Не говорите…
Сурков (резюмируя). Это будет «Гамлет», которого никогда не было. Никогда такого «Гамлета» не было.
Тарковский (безусловно, очень довольный). Во всяком случае, мне кажется, этот «Гамлет» способен быть живучим… Я думаю все-таки, что Шекспир имел в виду именно что-то в этом роде… Во всяком случае, мне просто смешно, что почему-то вдруг романтизм (!) взял «Гамлета» на вооружение… Кто там играл?.. Сара Бернар?! Действительно смешно…
Калмыкова. Кстати, Демидова как раз мечтает сыграть Гамлета… Даже приходила к нам в театр на эту тему…
Тарковский. А вы знаете, откуда у Володи Высоцкого такие хамские интонации в любимовском спектакле (где Демидова играла Гертруду. – О.С.)? Это неожиданный результат нашего разговора с ним после того, как я рассказал ему свою точку зрения на «Гамлета». Увы, но я знаю точно, откуда это, и еще одно подтверждение того, что ничего, на самом деле, никому нельзя рассказывать…
Ольга. Естественно. Каждый воспримет в меру своего понимания.
Тарковский. Я ему даже мизансцены рассказывал. Например, есть одна мизансцена в финале, когда Гамлет умирает… Спектакль вроде бы заканчивается, а он вдруг встает. Это его дух – ну, как дух его отца, тень, реальная и нереальная – Гамлет становится в конце концов такой же нереальной тенью. Он встает и обходит все трупы, всех убитых, ласкает их, любит, точно говоря: что я сделал?! Идиот!.. Конечно, текста нет, он только подразумевается, а сам он просто ходит и плачет. Очень важно довести актера до нужного состояния, чтобы все это было понятно. Может быть, даже положить один трупик к авансцене поближе, чтобы он действительно посмотрел на секундочку в зал, а? Только ни в коем случае нельзя дать актеру обыграть эту ситуацию – нужно ситуацию промотать очень быстро, чтобы не было нажима. Вот трупы перед Гамлетом, которые он сам сотворил, в то время как его собственный труп уносят все дальше в глубь сцены. А его же призрак в это время оплакивает им же убиенных. Вот такой финал! То есть это слезы, скорбь о собственном преступлении… Иначе его трагедия не трагедия…
Сурков. А? Как? Липа?! Это гениально!.. Вы знаете, как это гениально… Возвращением к началу. Повторением.
Тарковский. Отомстить могла только плоть. Дух отомстить не может. Дух может только простить. Именно это противоречие между духом и плотью составляет драматургию Шекспира, черт побери! Поэтому она вечная…
