Тарих-и Салими - [53]

 отряда, на южной стороне Кагана по другой дороге предпринял наступление на станцию [Каган] и открыл огонь из пушек. /156б/ Неприятель растерялся и покинул холм Старого Кагана, отступая на станцию [Каган]. Организовав здесь военную позицию, [неприятель] открыл стрельбу из пушек и пулеметов. Но, хотя снаряды сыпались градом, они пролетали над нами и по милости Аллаха ни в кого не попадали. А летящие с трех сторон города наши снаряды производили серьезные беспорядки у большевиков. Они в тревоге открыли огонь из пушек. Перестрелка из пушек и пулеметов продолжалась до предвечернего намаза. Затем опять мы забрали свои пушки и вместе с главным казием и раис-садром начали отходить в город [Бухару]. Возле [чарбага] Ширбудун нас насилу догнал Мирза Ахмад-бек караул-беги бекча у станции Амира-бад 312[421], расположенной на дороге в Карши, и вручил главному казию три письма, сказав: «Большевики с самого начала военных действий задержали всех, кто ехал со стороны вилайата Карши: сановников и махрамов, возвращавшихся по выполнении порученных им дел, направлявшихся [в Бухару] от каждого кургана докладчиков, Бальджуанского казия Муллу Абдалхаким Саулат Кази, сборщиков заката Нижнего и Верхнего [дворов], схватывали всех и имеющихся при них вещи отбирали. В числе них арестовали и меня. От сегодняшнего вашего сражения большевики пришли в полный беспорядок. Русские, которые с давних пор проживают в Кагане, собрались, пришли к Колесову /157а/ и посоветовали /174/ ему заключить мир. Их совет был принят. Хайдар Ходжа и Введенский 313[422]были уполномочены на ведение мирных переговоров, они и вручили мне эти письма и направили [сюда, сказав]: «Получи ответ и скорей доставь нам, чтобы мы затем пошли к его величеству и заключили мир». Я заметил, что одно из писем было его величеству, другое — главному казию, третье — на имя купцов. Мы все три письма отправили сначала к его величеству, а вслед за ним поднялись в [Арк]. Его величество, оказав милость, пригласил к себе главного казия, садр-и раиса, меня и прибежища власти Абдуррауф-бия 314[423] карван-баши и любезно [сказал]: «Как мы ответим на эти письма?» Карван-баши ответил: «Наше ответное письмо я бы изложил так: «Вот уже более пятидесяти лет, как мы с Российским государством заключили договор о дружбе и до сего времени нами он не был нарушен. Вы поступили так, что волей-неволей мы для самозащиты оказали вам сопротивление. Если вы хотите заключить мир опять на прежних основах, то будем укреплять узы дружественных отношений». Его величество одобрил слова [Абдуррауфа] и счел целесообразным так написать [ответное] письмо. Я встал со своего места и спросил [эмира]: «Такой ответ с извинением для нас обида. В чем мы зависим от большевиков, чтобы у них просить извинения?». Его величество ради здесь присутствующих /157б/ ничего мне не ответил, так как главный казий и раис тоже были единогласными со словами караван-баши. Мы вышли [из приемной эмира] и зашли в удайчи-хана, которая с самого начала военных действий была местом ежедневного пребывания до десяти часов вечера упомянутых трех-четырех человек. Исходя из сказанного, караван-баши, составил ответное письмо. Оно было скреплено печатями главного /175/ казия и раиса и отправлено к вазарат-панаху Усман-бек бию парваначи, чтобы и он скрепил его своей печатью. Упомянутый кошбеги явился к нам и сказал: «Я скреплю своей печатью это письмо, но не советую посылать письма, потому что на такие письма нет надобности отвечать». Одобрив его слова, я, придя, ответное письмо задержал. Все мы разошлись по своим домам. На следующий день, мы, как обычно, взяв пушки, вместе с солдатами и нукерами, находившимися у [чарбага] Ширбудун и муллами — сторонниками священной войны, а также многочисленными подданными, положившись на [милость] Аллаха, направились в Каган. Прибежище власти [Абдассаттар-бек бий дадхо] топчи-баши и Хаджикул-бек бий, перекатив пушки с северной стороны на южную сторону станции [Каган], стали стрелять по неприятелю. Мы открыли огонь со стороны Старого Кагана из четырех пушек, окружив врага с трех сторон. Большевики увидели, что дело удалилось от примирения. Целый день они, пробравшись на нашу сторону Кагана, ни на минуту не переставая, вели огонь из имевшихся у них пушек и пулеметов. Пушечные снаряды и [пули] пулеметов и винтовок падали на нас градом и пролетали над нами. Мы тоже, не переставая, вели огонь из /158а/ пушек. У Хаджикул-бек бия снаряды для пушек кончились, и он присоединился к нам. Он находился возле пушек. Вдруг ему в живот попала и вышла сбоку пуля пулемета. Он упал с лошади. Двух-трех артиллеристов также настигнули пули пулемета и [тяжело] ранили. Так мы до часа предвечернего намаза вели бой, а потом увезли пушки обратно в город [Бухару]. Тюркские шейхи говорят: «Йау тилини йау билмас» — «Враг не знает языка своего врага», что соответствовало поступкам большевиков. Вечером они собрали свои пожитки, в полночь погрузились в вагоны и уехали в /176/ сторону Куюк-Мазара и Кызыл-типпа. Они покинули станцию Каган. Из девяносто двух упомянутых арестованных они вывели и растреляли шестерых мулл и нескольких других лиц, а остальных оставили [в Кагане] в заключении. На следующий день, в воскресенье, мы побывали [в Арке], а затем, как обычно, забрали пушки и собирались направиться в Каган. Тут от Хайдар-ходжи и Введенского получили известие о бегстве и отступлении большевиков и джадидов.