Тарантул - [11]

Тебе пришлось сделать нечеловеческое усилие, чтобы выпрямиться и на коленях, сложив руки, как для молитвы, попросить пить. Язык едва ворочался, слова, тяжелые как камни, сталкивались во рту, а руки, протянутые к нему, умоляли.

Он не пошевелился. Тебе удалось произнести свое имя: Винсент Моро, ошибка, месье, произошла ошибка, я Винсент Моро. И сознание покинуло тебя.

Когда тебе удалось прийти в себя, Его в помещении уже не было. И тогда тебе довелось познать, что такое отчаяние. Прожектор оставался включен. Свет позволил тебе разглядеть свое тело, гнойные нарывы на коже, потеки грязи, ссадины на запястьях и лодыжках от цепей, пласты засохшего дерьма, налипшего на бедрах, безобразно длинные ногти.

От резкого яркого света на глазах выступили слезы. Прошло еще довольно много времени, прежде чем Он вернулся. Он опять, как и в прошлый раз, сел в кресло напротив тебя. Возле ног Он поставил предмет, который тебе показался хорошо знакомым. Кувшин… С водой? Существо, прежде бывшее тобой, валялось на коленях, на четвереньках, опустив голову. Он приблизился. Он вылил воду из кувшина прямо тебе на голову, сразу всю. Какое наслаждение было лакать из лужи, вылизывать влажную поверхность пола. Твой рот сосал волоски на руках, потому что и там скопилось немного воды, язык обшаривал ладони в поисках капель.

Он пошел за вторым кувшином, и тебе он достался целиком, вода проскочила в горло одним огромным глотком. В животе возникла резкая боль и стала опускаться вниз, словно прокладывала себе путь; расслабившийся кишечник выпустил струю жидкого кала. Он смотрел на тебя. Тебе даже не пришло в голову отвернуться к стене, чтобы избежать его взгляда. Звереныш облегчался, счастливый тем, что удалось наконец напиться. Теперь это был всего-навсего раздавленный, растерзанный звереныш, умирающий от голода и жажды. Когда-то этого звереныша звали Винсент Моро.

Он засмеялся этим детским смехом, который тебе однажды уже довелось услышать в лесу.

Теперь Он приходил часто, чтобы напоить тебя. Он казался тебе огромным в свете прожектора, его тень до краев наполняла комнату, огромная и угрожающая. Но теперь страх отступил, потому что Он давал пить; тебе казалось, это знак того, что Он намеревается оставить тебя в живых.

Потом Он принес котелок из жести, наполненный какой-то кашей красного цвета, в которой плавали кусочки мяса. Он опустил руку в котелок, а другой схватил тебя за волосы, чтобы запрокинуть голову. Так впервые за все это время тебе удалось поесть из Его ладони, пальцы сочились соусом, это было восхитительно вкусно. Он оставил тебя продолжать обед, смотрел, как звереныш, распластавшись на полу, лакал из миски, наполовину погрузив туда лицо.

Дни шли, а варево, которое Он приносил, оставалось все тем же. Он приходил в твою тюрьму, давал тебе миску и кувшин и смотрел, как ты жрешь. Потом уходил, по обыкновению смеясь.

Постепенно силы возвращались. Тебе удавалось сэкономить немного воды, чтобы помыться, и теперь нужду было решено справлять в одном и том же месте, справа от навощенной подстилки.

Вернулась обманчивая надежда: похоже, Хозяин привязан к тебе…

Алекс подскочил от неожиданности. Тишину пустоши внезапно нарушил резкий шум мотора. Он посмотрел на часы: семь утра. Он зевнул, рот казался вязким, язык тяжелым от алкоголя — сначала пиво, затем джин, — который он в большом количестве заглатывал этой ночью, прежде чем его наконец сморил сон.

Он схватил бинокль и направил его на дорогу. В «лендровер» набилось семейство голландцев в полном составе, у детей в руках были лопатки и сачки для бабочек. Им предстояло провести день на море. Молодая мать семейства была в бикини, и ее тяжелые груди натягивали тонкую ткань купальника. Алекс страдал от утренней эрекции… Как давно у него уже не было женщины? Недель шесть, не меньше? Да, в последний раз это была девчонка с фермы. Давно уже.

Ее звали Анни, подружка детства. Он, словно наяву, видел ее во дворе школы — рыжие волосы, косички. Это было в какой-то другой жизни, почти забытой, жизни Алекса-деревенщины, Алекса-тупицы. Незадолго до того, как напасть на банк, он заходил к своим родителям — как были навозниками, так и остались.

Однажды дождливым утром он въехал во двор фермы на своем автомобиле, это был «форд» с очень шумным мотором. Отец ждал его, стоя на пороге дома. Алекс был горд своей одеждой, обувью, всем своим обличьем человека нового, которому посчастливилось избавиться от неприятных запахов земли и фермы.

Папаша, как всегда, ворчал. Дескать, разве это работа — быть вышибалой в каком-то ночном кабаке. Но это, наверное, приносит неплохой доход: смотрите, как сынок-то вырядился! А уж его руки, ногти с маникюром сразили отца наповал. Он даже выдавил из себя приветливую улыбку.

Они сидели вдвоем, друг напротив друга, в большой гостиной. Отец достал хлеб, колбасу, паштет и бутылку красного вина, начал есть. Алекс довольствовался тем, что закурил сигарету, побрезговав своей порцией вина, налитого в баночку из-под горчицы. Мать молча смотрела на них, стоя поодаль. Там были еще Луи и Рене, парни с фермы. Ну и о чем им было разговаривать? Не о погоде же, какая была вчера, какая будет завтра. Алекс поднялся и, прежде чем выйти на главную деревенскую улицу, сердечно похлопал отца по плечу. В окнах домов колыхались занавески: всем хотелось, хотя бы исподтишка, посмотреть, как идет этот хулиган, сынок Барни…