Мы сидим и смотрим друг на друга. Наши кресла стоят напротив. Кресла обтянуты коровьей кожей покрашенной в коричнево-рыжий цвет. Стены окрашены голубовато-серым, такой, холодный цвет – цвет метала. За ее спиной висят портреты до революционной эпохи: Николай 2, Иван Грозный и Петр 1.
Евгения изящная, превосходно сложенная блондинка, с лицом ослепительной белизны, с легким румянцем, с большими синими глазами, в которых одновременно сквозит благопристойность, рассудительность, безумие и сладострастие, с восхитительными зубами и очаровательной улыбкой. Она держится с необыкновенным благородством, обладая поразительной грацией манер. На ней костюм деловой женщины темно-синего цвета, но только без рубашки и галстука. В место рубашки, на ней блузка белая расстегнута до четвертой пуговицы – среднее декольте. На шее нет украшений. Левая нога, закинута на правую ногу, спина прямая, руки сложены в районе бикини. На руках, тоже нет украшений.
Мы сидим так уже 15 минут. Я может, и излил бы душу, но как-то неловко изливать душу таким людям как Иван Грозный и иже с ним. Если бы они отвернулись или хотя бы взгляд отвели, но смотрят они постоянно. Причем на их лицах, если приглядеться, то можно прочитать: «Тряпка!» Они вообще, как будто между собой меня обсуждают.
– Погляди Ваня! Какие мужики на Руси пошли. Жалуются как бабы. Какой груз на наши плечи выпал, – сказал Петя.
Тут же, со всех портретов на меня очи всех времен уставились.
Грозный:
– Да Петя, ты прав. Ни тех мы велели казнить.
– Вам бы все казнить! – вмешался Коля.
– Вы не знаете что такое, быть казненным. Меня казнили и всю семью мою казнили. А вы все казнить. Да казнить. Эх!.. – Махнул рукой в сторону Грозного.
– Да за тебя стыдно нам. Да не только нам, а всем, кто когда-либо стоял у руля нашей родины, – вставил Петя.
Грозный: «Ага! Какого-то злобного карлика эгоиста еврея победить не смог!»
Коля: «Да этого злобного карлика эгоиста еврея, немцы спонсировали!»
Петя: «Да что ты оправдываешься! «…немцы спонсировали!» Дела ты не умеешь грамотно и выгодно вести, понятно! Надо было с немцами договориться, заложить страну, взять денег и уехать в Голландию. А там…»
– Тебе все в Голландию! – перебил Грозный. – Тебе все в Голландию! Все в дом, а ты из дома! Ты думаешь, никто не помнит, как ты на блядей и кексы с гашишем потратил всю казну, а потом город заложил. А!? Да тебя от кексов с гашишем, до сих пор грузит «…груз на наши плечи выпал».
Коля: «Вот-вот, тот злобный карлик эгоист еврей, явно был под этими кексами. Только под воздействием чего-то, можно устроить революцию. Это ты Петя во всем виноват. А еще из-за тебя, все думают, что Голландия и Нидерланды – это не одно и то же».
– Точно! – вставил Грозный. – Он обожрался кекса, а когда стало отпускать: попросил добавки. А денег то, на добавку не хватило. Где взять?! Думает еврей. А тут как раз через границу Немцы. Ну вот он к ним и наведался «Lassen Sie mich liegt die Revolution Genossen, und du gibst mir Geld dafür. Ah .. Sobald Sie Ihre Marke, in der Gulden gesetzt, die einfacher zu grenzüberschreitenden Verkehr ist (Позвольте мне, товарищи революции, а ты мне за это деньги. Ах... После вашего бренда, установленных в гульден, легче трансграничного движения)»[2]. Единственное, что они поняли из этого набора слов – революция и деньги. Вот они его и спонсировали. А он взял, и спустил все деньги на баб и кексы с гашишем.
Петя: «Ты еще говоришь, что меня грузит! Сам под чем был, когда сына убивал?!»
– Мне тоже это интересно! – вставил Коля. – А!?
– Да не убивал я его! Понятно! Может, и убил. Не помню я! Ясно вам! А раз не помню, значит не было. Проснулся, а все кричат «…ёб… в рот, су… ты на ху… сына убил!» Я до сих пор не могу вспомнить. Меня подставили! Это клевета! НЕСМЕЙТЕ НАПРАСНО МЕНЯ ПОРОЧИТЬ!!!»
– Что вам больше всего не нравится? – психолог перебивает всех.
Я молча смотрю на нее. Молча она смотрит на меня. Молча, они смотрят на меня. Все ждут ответа (барабанная дробь). Я понимаю, что если не уйду отсюда, то ничем хорошим это все не закончится (барабанная дробь).
– Мне не нравится… Хм… Мне не нравится, когда мне задают вопросы!
Встаю и выхожу ни на кого несмотря, из кабинета.
