Танжер - [15]

Они целовались, а у меня рот наполнялся слюной. Ладно, Кирилл пригласит своих студенток-москвичек… нежные, до дрожи шероховатые молоденькие тела. Я воображал все, что у нас будет с ними, дрожал и радовался.

Резкие порывы ветра из метро, то теплого, то холодного. В стекле витрины на коробочках женского белья выпукло сияют ягодицы и груди. В конце перехода появился Кирилл. На голове модный картуз, короткая теплая куртка, расширяющая его и узкие обтягивающие джинсы и эта его деревенская походка, эта его сутулость.

– О, привет, Кир!

– Давно ждешь?

– Только что пришел… ты такой модный стал! Я тебя даже не узнал!

– Ты знаешь, – он мучительно задумался. – Ну-у, хочется как-то выглядеть. А ты такой интеллигентный – панама эта, шарфик.

Идем в сумерках, звонко скрипит снег. Одинаковые коробки домов, черный голый кустарник, одинаковые тропинки к подъездам. Скамейки. Обледенелые ступени.

Я был весел, энергичен, это была энергия издыхающего человека. Меня самого удивляла веселость, усталая энергия, все еще двигающая меня, переставляющая по Москве, открывающая мне рот, ведь все уже кончилось у меня, жизнь по инерции привычки. Что-то последнее не дает упасть прямо здесь, возле урны.

Однокомнатная квартира. Голые стены. Телевизор с видеомагнитофоном на полу. Полированный раздвижной стол. Старый большой телевизор на шкафу. Шифоньер с пыльными коробками наверху. Радиоточка, кажется, что если покрутить ручку, то услышишь советские новости из параллельной жизни. Удивительно, как эти съемные квартиры похожи друг на друга. Как похожи друг на друга и те, кто их снимает здесь, в Москве.

– Так смешно, Кирилл.

– Что?

– Непривычно как-то, что ты такой хозяйственный. Водки купил, виноград, и что это, нарезка какая-то.

– Ты знаешь, я даже и не знаю, нужно же что-то на закуску.

– Ты ж совсем не пил, Кирилл?

Он ходил по коридорам общаги в выцветшей рубашке навыпуск, в старом трико с оттянутыми коленями, длинные прилизанные волосы были, как схимник какой-то. Вечная алюминиевая кастрюлька в руках.

– Так смешно, Кирилл, что ты разливаешь водку.

«Кириллу тоже не понятна моя боль, слушает только из уважения к моей личности и удивляется, что я могу страдать из-за какой-то там Асель».

Он вздохнул.

– Никогда бы не подумал, что мы будем с тобой вот так сидеть в какой-то квартирке на окраине Москвы, зимой, пить водку и на дворе уже девяносто шестой год. Куда летит время?

Он вздохнул.

– Ты извини, я много не буду пить, завтра занятия.

– Кирилл, я всегда, когда стучал в дверь твоей комнаты, вначале слышал звук отодвигаемого стула. Стук в дверь, а потом такой дребезг – д-р-р.

– Да-а, – вздохнул он и сунул руку глубоко в карман.

– А потом заметил на полу возле стола две борозды от ножек стула.

– Да-а, я много занимался тогда, – вздохнул он.

– Это знаешь, как скульптор какой-то, Торвальдсен, что ли, который так много ходил по своей мастерской, что протоптал канаву.

Он вздохнул и поправил волосы, будто удивляясь, что они короткие.

– Ты сильно изменился после Германии, а я знал, что она тебя изменит.

– Почему?

– Не знаю, Кирилл. Я ведь тоже много занимался, хотел изменить мир, и не заметил, как сам изменился после армии, что-то такое понял в жизни, и это повисло на мне грузом каким-то, с которым стало легче, конечно.

Он вздохнул.

– Ты чего вздыхаешь?

– Что? Да-а. Ты знаешь, я даже и не знаю.

– И вот я, Кир, той осенью, стою на нашей остановке и вижу тебя – ты идешь в красных обтягивающих джинсах, и у тебя короткая стрижка, я даже не узнал тебя, а потом обрадовался, я знал, что ты изменишься после Германии.

– Как ты после армии?

– Не-ет, в другую сторону, но все же изменишься.

– A-а, ну да.

– И все еще говорили тогда: вы видели Кирилла в красных джинсах? Вы видели Иошкина в джинсах?

– Да-а?

– Да, говорили. И в тебе уверенность какая-то появилась.

Он вздохнул и сунул руку в карман.

– А мне так страшно было возвращаться в Россию, Анвар. Самолет завис над Москвой, я увидел приближающиеся огни и подумал: вот Россия, лагеря, смерть. Я испугался.

– Да-а, я понял твое чувство… Нелли Рубер работу предложила. Редактор. А, Кирилл, ну какой я, на хрен, редактор? В этой интеллигентной панаме, шарфике и чужом пальто крадусь через чердак в общагу, живу там и прячусь, важным, кредитоспособным голосом звоню московским журналистам с таксофона. А мне никто не звонит.

Он мучительно задумался.

– Ты знаешь, ну позвонят еще, скоро же Новый год, никто не работает уже, на самом деле. Не переживай, – он вздохнул.

«Да, финансовый год заканчивается… Что он все вздыхает?»

– А это чьи сигареты, Кир?

– Мои, кури.

– Ты же не курил?

– Так, иногда.

– «Счастливый удар» или «Тебе повезло», сигареты американских рабочих, говорят.

– Ты знаешь, я же немецкий учил.

Черное окно. Голая лампочка под потолком. Водочный озноб. Вот моя рука с сигаретой. Такое чувство, что за Кириллом кто-то прячется. Приятно закурить после водки, почувствовать, как дым сжимает трахею.

– Спасибо, тебе, Кир.

– Ла-адно.

– Я так наелся и, можно сказать, напился. Странно все-таки, что они мне не звонят. Журнал нужно сдать в январе… а ты как в РГГУ устроился?

– Через Аллу Адамовну.