Таня Гроттер и Исчезающий Этаж - [8]

Дядя Герман пока молчал, однако его маленькие глазки злобно сверлили незнакомый кожаный чемодан и сверток с Черными Шторами. Таня догадалась, что сейчас Дурнев непременно поинтересуется, что это такое и где она взяла эти вещи.

– Дядя Герман, а как поживают ваши кролики? – спросила она, надеясь смягчить его. – Уже спят?

Ее вопрос – самый, казалось бы, невинный – заставил всех Дурневых посинеть от злости. Они терпеть не могли вспоминать об этом эпизоде в их жизни. О том, как дядя Герман, пытаясь дать Тане затрещину, попал рукой по магическому контрабасу. А волшебные инструменты не любят, когда с ними так обращаются. В результате дядя Герман возомнил себя кроликом Сюсюкалкой, завел в квартире целых сто ушастых собратьев и даже дал интервью по телевизору, заявив, что отказывается от политической карьеры, потому что обожает животных…

– Чтоб я больше не слышала о кроликах! Мы их отдали в зоопарк! Ясно тебе? Хищников тоже надо кормить, – злорадно произнесла тетя Нинель.

– Между прочим, папулю снова избрали депутатом! Избиратели почти единогласно проголосовали за него после того интервью… Папуля теперь жутко популярен! У него даже автографы берут! – добавила Пипа.

– Но ведь дядя Герман… Он и правда их любил! Он же сам был кроликом Сюсю… – удивилась Таня.

Дядя Герман затопал ногами. Так как он был очень тощий, то, чтобы топать громче, ему приходилось высоко подпрыгивать.

– НЕТ! Молчать! Никем я не был! Я Герман Дурнев – депутат! Глава самой доброй фракции и председатель самого гуманного комитета! Ясно тебе? – брызжа слюной, взревел он.

Он так позеленел, что Таня испугалась, что он ее ударит, и на всякий случай отодвинулась.

– Ясно, ясно. Вообще-то я уже иду спать… – сказала она, грустно подумав, что как кролик дядя Герман был куда симпатичнее.

Хоть дядя Герман едва ее не придушил, зато воспоминание о «морковно-капустном» периоде его жизни заставило самого доброго депутата забыть про подозрительный чемодан. Он сжал руками виски и, раскачиваясь как маятник, ушел в спальню. За ним, семеня короткими ножками, убежала Пипа. С Таней осталась только тетя Нинель.

– Сейчас зима, на лоджии холодно, поэтому ляжешь в большой комнате! И попробуй только шастать ночью по квартире – шкуру спущу! Свет не включать! Телевизор не трогать! – сказала она, глядя куда-то в стену над Таниной головой.

Тетя Нинель закрыла входную дверь на все замки, задвинула цепочку и удалилась вслед за дядей Германом.

«Добро пожаловать! Вот я и дома!» – грустно подумала Таня.

Забравшись на диван, она обхватила руками колени. Ей вспомнилось прощание с Баб-Ягуном и Ванькой Валялкиным. Расставаясь, они обменялись адресами. Будут ли они писать? Всего шесть часов назад она вылетела из Тибидохса, но уже теперь одиночество глодало ее как червь. Ей ужасно нужен был кто-то близкий и любящий, кому можно обо всем рассказать.

Она задвинула чемодан с привидениями под диван, положила сверток с Черными Шторами на кресло и легла, прижав к себе контрабас.

– Только ты у меня остался! Даже не знаю, сможем ли мы здесь с тобой летать? – всхлипывая, сказала она контрабасу.

Струны контрабаса печально загудели.

* * *

Потянулись тоскливейшие дни. Дурневы словно сговорились отравить Тане жизнь, сделать ее как можно невыносимее.

Пипа шпионила за ней целыми днями и чуть что мчалась ябедничать. Тетя Нинель донимала бесконечными придирками, а дядя Герман вообще ее не замечал, словно вместо Тани было пустое место. Он даже по имени к ней почти не обращался, а когда однажды в кухне Таня случайно села на его стул, дядя Герман брезгливо потребовал: «Уберите это отсюда! Это здесь не сидело!»

Зато когда к ним приходили журналисты, дядя Герман неузнаваемо преображался. Он заставлял Таню сесть рядом с собой, обнимал ее за плечи и говорил:

– Я ужасно рад, что она нашлась! Она мне как родная! Хотя, знаете, с этой девчонкой столько проблем. Мы с женой взяли ее из трудной семьи…

– Почти что с помойки! – немедленно влезала Пипа.

– Дочка! Это невежливо! – фальшиво ужасалась тетя Нинель, но тотчас начинала громко шептать: – Хотя, говоря по секрету, так оно и было… Каких трудов нам стоило ее отмыть и элементарно научить пользоваться ножом и вилкой!

Таня терпеливо сносила все это, хотя была чистоплотнее Пипы в сто раз, а уж вилкой пользовалась явно лучше самой тети Нинели, которая чистила ею ногти. Просто Дурневы обожали говорить гадости про Леопольда Гроттера и его жену Софью.

До десяти лет Таня не знала, что ее родители погибли. Она думала, что ее папа сидит в тюрьме, а мама попрошайничает на вокзале. Так ей, во всяком случае, врали Дурневы. Лишь в Тибидохсе она узнала правду, что Леопольд и Софья Гроттеры были величайшими магами и погибли, защищая ее, когда Тане не исполнилось еще и года.

В школе же – в ее старой лопухоидной школе – все было вообще кошмарно. Таня и не предполагала, что успела так от нее отвыкнуть. Все предметы казались ей ужасно бестолковыми. Не было ни летающих журналов, ни закопченных котлов, ни преподавателей, спускавшихся с потолка на гамаке, как профессор Клопп. Никто не лечил на уроках грифонов, как Тарарах, и не накладывал сглаза, как Зубодериха, чтобы веселее было учить заклинания. Все было скучно и обычно. А самое скверное, что не было магического пилотажа – любимого предмета Тани.