Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - [39]

– И то верно. Мыться – только счастье смывать, – кротко согласилась она.

Таня не выдержала и расхохоталась. Ягге и Тарарах одновременно повернулись к ней.

– Очнулась! – заорал Тарарах.

– Вот видишь, перестал бегать и сразу результат! – подтвердила Ягге.

Она подошла к Тане, присела рядом на лежанку и провела по щекам вдруг возникшим в руке мятным веником. Таня ощутила, как ее вновь, капля за каплей, наполняют силы.

Ей захотелось смеяться, а раз так, то захотелось и жить. Ягге удовлетворенно кивнула, и веник исчез из ее ладони.

– Кажется, основные дыры я залатала, но все же тебе не стоило его бояться! – сказала Ягге укоризненно. – Эти негодяи пьянеют от страха, как садисты от крови. Тут тот же закон, что с собакой, которая на тебя лает – пока ты не испугался и не побежал, она тебя не тронет. Но и заигрывать с ней не стоит. Льстить, сюсюкать, протягивать руку. Это тоже косвенный признак страха. С тем же, кто устрашился, можно сделать все, что угодно.

Таня отодвинулась подальше от камина.

– Уф! Ну и жара! Было бы мудрее, если бы ты не выпускал леса острова Буяна в трубу с такой скоростью, – проворчала Тарараху Ягге, вытирая мокрый лоб.

– Откуда взялся этот ассирийский сфинкс? – спросила Таня.

– Оттуда и взялся. Я называю его «болтливый сфинкс»! – ответил Тарарах.

Теперь, когда Таня уже увидела сфинкса, Разрази громус испарился сам собой. Тайны, которую он призван был охранять, больше не существовало.

– Почему болтливый?

– Потому что он несет явную пургу! Когда к нему ни зайдешь, все бормочет, сюсюкает, обещает тебе что-нибудь сладким голоском, а у самого в глазах желание сожрать тебя с потрохами… – хмыкнул питекантроп.

– А имя у него есть? – спросила Таня.

Она смотрела на Ягге, но ответ был получен совсем с другой стороны.

– Его зовут Мегар. Я не сказал бы тебе, если бы ты сама, по собственной глупости, не влезла в эту тайну. Однако человек должен вспомнить, что не умеет плавать до того, как броситься в воду. Если же он уже в воде, поздно сожалеть. Придется учиться в процессе или тонуть.

Таня обернулась. Тот находившийся вне поля зрения человек, которого она прежде определила для себя как Ягуна и сразу о нем забыла, был академик Сарданапал. Глава Тибидохса стоял у клетки с принцем-медведем.

Обычно улыбчивый, брызжущий радостью жизни, как сарделька соком, академик был хмур и мрачен, как писатель-сатирик в домашнем кругу. Его беспокойные усы то обвивали прутья клетки, то принимались дергать дужки очков.

– Откуда взялся этот Мегар? – спросила Таня, вспоминая жуткую зачехленную бороду зверя.

– Пришел за своей платой, – ответил академик.

– За какой платой? – не поняла Таня.

Сарданапал упорно разглядывал медведя, будто тот был его главным собеседником.

– Если рассказывать, то все по порядку. Когда-то давно Древнир допустил единственную в жизни ошибку. В разгар войны с Чумой-дель-Торт, когда нежить почти взяла наши стены, ров был полон мертвых тел, а ворота дрожали от ударов тарана, он согласился принять помощь незнакомца.

– И этот незнакомец – Мегар? – попыталась угадать Таня.

– Имей терпение! В то время я был одним из пяти младших магов в свите Древнира. Хотя нет, чего скромничать? Он любил и выделял меня, и это при том, что были и более достойные. Я находился в толпе в Зале Двух Стихий. Древнир стоял тут же, но немного поодаль, где жар-птицы. Мы ждали, пока рухнут ворота, чтобы принять бой внутри стен Тибидохса. На милость и пощаду никто не рассчитывал. Все понимали, что как только передовые отряды нежити прорвутся к Жутким Воротам, наступит конец. Нас всех пожрет масса ненависти, пустоты и мути. Оружие взяли даже женщины и старики. Я лично запомнил мальца лет трех, который стоял у ног матери с деревянной саблей в руке… Решительный такой, с надувшимся зеленым пузырем в правой ноздре.

Академик сглотнул. Казалось, он видит этого мальца с саблей и теперь.

– Никто не понял, откуда пришел этот ассирийский сфинкс. Тогда он не выглядел обрюзгшим. У него были впалые щеки и опаленные брови. Странно, что Древнир никак на это не отреагировал. По мне, так опаленные брови говорили сами за себя. Сфинкс подошел к Древниру и, вкрадчиво глядя на него, заговорил. Никогда прежде я не видел Древнира в таком волнении. Он о чем-то спорил, жестикулировал, даже кричал. Я кинулся к нему, но Древнир жестом велел мне не приближаться. Ворота снаружи сотрясались как безумные. Со стен доносились крики. Разумеется, все это мешало Древниру сосредоточиться, заставляло спешить. Наконец Древнир коротко кивнул, и тотчас сфинкс исчез.

Сарданапал вопросительно взглянул на Ягге, точно проверял память. Старушка кивнула. Таня поняла, что и она была тогда в зале, полном напуганных, но готовых сражаться магов.

– Как глупо мы себя вели! Как вспомню – до сих пор плевать хочется! – с гневом сказала Ягге.

Сарданапал серьезно посмотрел на нее.

– Думаю, всему виной наше проклятое неверие. Рассказывай дальше ты. Ты ведь ничего не забыла?

Ягге усмехнулась. Ее сухие пальцы скручивали края шали и завязывали узлы. Казалось, они, как и усы главы Тибидохса, живут отдельной жизнью.

– Я-то стояла подальше, чем Сарданапал, но сфинкса все равно видела. Когда он исчез, прошла примерно минута, и вдруг наступила странная тишина. Я не сразу поняла, что это прекратились удары тарана в ворота. «Он свое обещание сдержал», – мрачно сказал Древнир. Мы высыпали на стены. Горизонт очистился. Солнце, а его не было видно несколько дней, вновь появилось. Мы увидели, как темная масса нежити медленно втягивается за горизонт, а ее, точно ползущую змею, бьют сверху молнии. Мы закричали, торжествуя победу, которая состоялась хотя и с нашим участием, но все же точно сама собой. К Древниру – а он тоже стоял на стене! – подлетел радостный гонец на Пегасе (как сейчас помню, конь был в розовой пене!!!) и что-то крикнул. Древнир о чем-то недоверчиво его переспросил. Гонец ответил. И тогда я вдруг увидела, что в эту минуту всеобщего счастья Древнир вдруг сполз вниз и, кусая губы, стал биться головой о зубец.