Танки генерала Брусилова - [10]

Как человек образованный и разные газеты почитывавший да выросший в семье самого выдающегося экономиста современности Василий понимал, что причины бед совсем в другом. Русская экономика, завязанная на непроизводительное экстенсивное земледелие, понемногу проигрывает в соперничестве с промышленным Западом. Не имея достаточно средств, царское правительство изворачивается, как может, чтобы свести концы с концами. Повальное спаивание населения ради изъятия последнего гроша в акцизный налог – великий грех, который Романовым до седьмого колена не отмолить ни перед богом, ни перед народом.

Удручало, что перед пролетариями не пытались выступать ни казенные чиновники, ни заводское начальство. Обычный расчет на авось да поповские увещевания в церквях. На последнее власть предержащие рассчитывали зря. Священник Георгий Аполлонович Гапон, объявивший себя защитником рабочих Петербурга, в начале января призвал к всеобщей городской стачке против гнета заводчиков, а на 9 января объявил массовое шествие к Зимнему дворцу для вручения воззвания царю.

Накануне Менделеев и Брилинг, забросив чертежи бронехода, впервые долго спорили о политике. Ипполит Романов, которому германец простил, наконец, неблагозвучную фамилию, в подобных дискуссиях никогда участия не принимал.

– Василий, как ты не можешь понять? Ныне любой массовый протест на пользу. Царь глух к доводам разума, так, быть может, стачка да народное шествие его вразумят, – горячился Николай, абсолютно не разделявший взглядов бойкого попа.

– А не прислушается?

– Как глаголет наш мятежный батюшка Гапон, значит – у нас нет царя. Впрочем, для меня и сейчас очевидно, что на русском троне заседает самодовольный иностранный бездарь. И не спорь! – Брилинг отринул возражающий жест оппонента. – Я сам обрусевший германец по происхождению и знаю, что можно Родину любить, а не просто пользоваться ею, как Романовы.

– И из любви к Родине ты зовешь меня провести воскресенье в уличных шествиях. Коля, мы бы трансмиссию дочертили. Как паровая машина прибудет – можно трактор собирать.

– Успеем. Не война. На улицах Питера будет твориться история. Я хочу сам это видеть, а не газеты читать. Хочешь – черти. А мое место завтра у Зимнего.

Затемно улизнув из отчего дома, где о грядущем рабочем шествии знали даже кошки Менделеевых, Василий на извозчике добрался до Петергофского шоссе.

– Не шли бы вы дальше, молодой барин. – Кучер посмотрел на него с состраданием и надеждой, что, быть может, стоит вернуться назад, приплатив немного. – С утра, как есть, неспокойно тут. Казаки шастают. Солдаты гарнизонные строем маршировали. Неровен час, беда будет, упаси Господи.

Но Менделеев не любил менять решений. Он издали заметил Брилинга, с ним других путиловских инженеров, в том числе эсера Пинхуса Рутенберга. Вскоре появился и Гапон. Оглядев многотысячную рабочую толпу, чернорясый революционер произнес речь, суть которой свелась к повторению хорошо известной его максимы: если Государь Император не согласится на утоление чаяний народных и созыв Земского собора, нет у России царя. Затем людская масса собралась в некое подобие крестного хода, с крестами, образами, портретами царя, и двинулась в сторону Нарвской заставы. Рутенберг с несколькими партийными товарищами забрался в голову колонны; Николай с Василием пристроились на сотню саженей дальше.

Шагали медленно. Нарвские ворота показались лишь к полудню. Перед мостом через замерзшую речку Таракановку выстроились пехотные цепи, перекрыв дорогу. Левее похрапывали кони под крупными щеголеватыми всадниками, наполняя воздух белым паром своего дыхания. Колонна остановилась. Менделеев привстал на цыпочки и как мог вытянул голову, пытаясь рассмотреть, что творится впереди.

– Не иконы нужно нести, а наганы, – злобно заявил Брилинг, которому обстановка с каждой минутой нравилась все меньше.

Со стороны ворот послышались крики, несколько нестройных выстрелов. А затем началось такое, что Василий поначалу не поверил собственным глазам.

Конники сделали полукруг, разгоняясь, а потом на полном скаку врубились в толпу. Мощные животные сбивали грудью плотно стоящих людей, топтали копытами, сминая хрупкую человеческую плоть. Ритмично, как бездушные автоматы, всадники опускали на головы рабочих длинные кавалерийские палаши. Эскадрон расколол колонную, словно топор трухлявую колоду. Только не щепки летели в сторону, а кровавые ошметки путиловских пролетариев.

– В сторону! – гаркнул Николай и бросился на Василия, словно охотник на дичь, сшибая с ног. Смертоносный палаш сверкнул позади, снося голову женщине, упавшей рядом и не выпустившей из рук ребенка, которому тоже срубило полчерепа.

– Ты это видел?! – Брилинг скатился с товарища и показал на трупы. – Боже, царя храни, мать его… Бежим!

Конно-гренадерские лейб-гвардейцы завершили налет и отвалили в сторону, очистив сектор обстрела для пехоты. Над заснеженной Нарвской площадью прогремел залп, потом другой.

Толпа смешалась, часть подалась назад, самые отчаянные рванули вперед. Николай с Василием, пригибаясь под пулями, понеслись назад по шоссе в сторону ближайших домов.