Танго вдвоем - [2]

Площадкой для игры чаще всего выбирался зеленый дворик старого Еревана на улице Павстоса Бюзанда. На этой улице, с палисадниками и внутренними двориками, дома имели традиционные каменные фасады, арочные проходы во двор и деревянные балкончики с узорчатыми металлическими балюстрадами. Это был кусочек дореволюционного Еревана, города с особняками, доходными домами, гостиницами, банками, гимназиями и. т. д. Все старые улицы Еревана были переименованы неоднократно, но дома из черного туфа и тенистые зеленые дворики еще хранили память о прежних хозяевах. Когда кто-либо из старожил пытался вспомнить почти забытую историю Эриванской губернии – время происходящего не датировалось, а просто говорили – «при Николае», имея в виду императора Российской империи. Сам же город называли городом садов – повсюду росли персики, абрикосы, гроздями свисавшие с ветвей, яблоки, сливы, каштаны, тута и, конечно же, виноград.

Дворик на Бюзанда был выбран не случайно. Здесь жила бабушка Мари, которая, к нашей безмерной радости, почти всегда была «выездной» в соседний Тифлис (так она называла грузинскую столицу), и просторная комната на втором этаже дома переходила в наше распоряжение. Тут было много вещей, поражающих своей стариной, но более всего меня занимал рояль из красного дерева. Старые вещи хранят в себе истории, неведомые другим; и, прикасаясь к клавишам, я прикасался, видимо, к одной из них. Над старинным инструментом висела картина Васнецова «Преферанс». Я подозревал, что эта картина появилась здесь не случайно, и как-то спросил об этом у Мари, но она только пожала плечами:

– Откуда мне знать? У бабушки было столько поклонников! Ты ведь знаешь, она у меня красавица.

Я был в том возрасте, когда женская красота не пробивает сознание, не волнует душу, а лишь вызывает любопытство. Всматриваясь в лица со старых фотографий, я не находил ничего необычного, кроме как принадлежности фамилии к дворянскому роду. В иные времена такая привилегированность утаивалась. Сейчас же деньги стали слабой утехой для богатых, и иные, в угоду пустому тщеславию, отказываясь от своих крестьянских корней, приобретают потомственность известных родословных, а вместе с нею ордена св. Георгия, Андрея Первозванного и прочие. В доме на Бюзанда все было неподдельным, поэтому предметы старины казались особенными.

За стеклянными витражами мебели лежали редкие пластинки фирмы «Колумбия» и «Одеон». Чтобы позабавить нас, Мари ставила одну из них. Это была другая эпоха, другие голоса, другая мелодия. Это было время страшных войн и печального танго.

Для нас же Ереван оставался по-прежнему веселым, несмотря на отсутствие света, газа, пугающие талоны на хлеб и очереди возле американского посольства. Мы по-детски были счастливы в старом квартале затемненного города, выходя из которого попадаешь в иной, удивительный мир, будто выходишь из легкого, прозрачного транса.

II

Сингапур, 1938 год

Эмми успела выпить утренний кофе, когда в дверь постучали. Перед ней стоял малайский мальчик– посыльный. Он принес записку от Мэтта. Мэтт просил встретиться возле отеля на Бич Роад сегодня же, ровно в полдень. «Как же он торопится, – подумала Эмми, – впереди еще столько дней». Она только что собиралась сходить на пляж. Какое восхитительное море должно было быть с утра! Эмми с сожалением сложила вещи в пляжную сумку и посмотрела на часы. Нужно будет поторопиться, наверняка Мэтт придет не один. Он привез ее из Нью-Йорка в тропики для очень рискового дела. Она еще смутно представляла свою роль в предстоящей авантюре, но точно знала, что пребывание на этом острове будет связано не с риском заблудиться в мангровых зарослях или подружиться с азиатским тигром.

Эмми и Мэтт знакомы почти год. Они познакомились прошлым летом на авиашоу. Она не сразу обратила внимание на невысокого коренастого парня в светлой тенниске.

– Хотите полетать? – спросил тот, немного смущаясь, и тут же представился, – меня зовут Мэтт. Смею предположить, что вы мечтаете покорить небо. Могу порекомендовать вам лучший авиаклуб.

Избегая случайных знакомств, Эмми не любила знакомиться самой, но этому парню она почему-то улыбнулась. Нет, все совсем не так. Она предпочитает сидеть рядом с пилотом. Ее отец – военный летчик.

Эмми родилась в американской семье, все мужчины которой выбирали военную профессию: морскую или воздушную. С детства она была окружена ореолом мужской красоты и благородства. Девиз военных – «не для себя, а для страны» – был вбит в сознание Эмми, как ежедневная молитва для верующего, а свои первые неуверенные шажки в магическом мире танца она сделала под гимн американских ВМС.

Мать Эмми была актрисой мюзиклов на Бродвее, к сожалению, не всегда успешных. Когда она оставалась без работы, более всего сожалела, что недостаточно богата и уезжала в Монтевидео, к своей подруге Салли. Летом она забирала с собой Эмми. Она никогда не была строга к Эмми и предоставляла ей полную свободу выбора интересов, друзей, развлечений. Уругвайское лето у тети Салли было ярким, необычным, подобно танцу, который Эмми впервые увидела в Монтевидео. Это было танго. Притягательное как шаманская сила.