Танго смерти - [8]

Когда сил петь и танцевать уж не было, Генрих ушел с палубы в салон. И очень удивился, обнаружив там безмятежно спящего Сашу. Генрих старался не шуметь, но, когда разделся, обнаружил, что Саша уже не спит, а пристально на него смотрит.

— Ты все пропустил, — сказал Генрих.

— Да ну? Думаешь, я не видел, как люди пузырятся энтузиазмом? — скептически поднял бровь Саша.

— Эх ты, — чуть резче, чем следовало бы, сказал еще не отошедший Генрих. — Всем хорошо, тебе одному плохо!

— Ты меня еще предателем назови. И скажи, что кто не с нами, тот против нас, — криво усмехнулся Саша. — Быстро же они тебя обработали.

— Меня никто не обрабатывал! — подскочил Генрих.

— Ну как же не обрабатывал? На спевки в лагере ходил? Ходил. Лекции слушал? Слушал. Добровольцем записался? Записался. И все сам? Сам решил сложить голову за очередную пропагандистскую глупость? Оглянись вокруг — что ты здесь делаешь, на этом вонючем корыте, заблеванном от киля до клотика? Зачем тебе все это, а? Ты ведь и сам не знаешь.

— Я сам принял решение! Добровольно! И я точно знаю, зачем я здесь! А если ты этого не знаешь, так это твои трудности! — подскочил Генрих.

— Ну да, я тоже добровольно. Никто не заставлял, — неожиданно согласился Саша. — Просто больше некуда было идти.

— Но мне было… — начал Генрих и замолчал. Действительно, получалось, что ему тоже было некуда идти. И отъезд в Палестину стал для него спасительной возможностью. Возможностью убежать из разрушенной голодной Европы. Возможностью стать чем-то большим, чем просто бродяга без рода и племени.

— Вот то-то и оно, — Саша все прочитал по лицу Генриха. — А все остальное, все эти идеи, принципы — это просто такой способ сжиться с ситуацией. Этим-то они нас и берут. Когда веришь, что воюешь за правое дело, легче. Голодать легче, умирать легче… Убивать… Я точно знаю, сам через это прошел. Да сядь ты, не мельтеши!

— И что? — Генрих сел.

— Мне не повезло, — сказал Саша и отвел глаза. — А может, как раз повезло, не знаю. Так получилось, что моя вера в правильность того, как все устроено, развеялась, как дым. Ей помогли развеяться. И тогда я ушел, сбежал. Сюда сбежал. Но, если я правильно понимаю, я прибежал к тому же, от чего убегал. Похоже, что это судьба, вечный бег по кругу. А тебе очень повезет, если твоя вера устоит.

— Не понимаю, — покачал головой Генрих.

— Ладно, — Саша сел рядом с Генрихом. — Слушай… — В этот момент подошли Мозес с Давидом и сели напротив. Саша стрельнул глазам по сторонам. Ему почему-то не хотелось, чтобы занявшие места греков «Капо» с Чистюлей слышали его рассказ. Но кроме них четверых, никого в салоне не было — все танцевали на палубе. И Саша, тяжело вздохнув, начал свой рассказ.

На выходе из здания вокзала Сашу остановил комендантский патруль. Документы у него были в порядке. «Комендачи» откозыряли и пропустили Сашу, уважительно посмотрев на увешанную орденами грудь. Саша спрятал документы в нагрудный карман и запахнул ватник.

— Дома, — сказал Саша морозному утру. — Дома…

Немцев выбили из Киева полтора года назад и трамваи уже ходили. Побитые осколками, без стекол, часто просто грузовые — но ходили. Саша доехал до кольца у станции Лукьяновка, а дальше пошел пешком. Сначала он думал пройти напрямик, через Яр — выросший на Куреневке, он знал все тропинки. Но передумал — полезешь в засыпанный снегом Яр, вылезешь белый, как снеговик. Поэтому он пошел вокруг Яра. Тем более, что после поезда ему хотелось размять ноги. Никого из знакомых Саша по дороге не встретил… Редкие прохожие спешили по своим делам, кутаясь в обноски. Вскоре показался дом. Толкнув знакомую дверь, Саша прошмыгнул мимо кухни — он хотел сделать сюрприз, чтобы первым его увидели не соседи, а родные. Длинный коридор утопал в полумраке. Где-то наверху, облепленная паутиной, тускло светила единственная подслеповатая лампочка. Прежде чем постучать, Саша остановился и перевел дыхание.

Долго никто не открывал, наконец, за дверью послышались шаги. Саша загодя развел руки в стороны, чтобы обнять.

— Чего надо? — в приоткрывшуюся щель высунулась нечесаная голова. Человек смерил Сашу взглядом и стал тереть заспанные глаза. — Ты кто?

— А ты кто? — Саша толкнул человека в грудь. Тот отлетел вглубь комнаты, дверь распахнулась, и Саша вошел внутрь. На мгновение у него мелькнула мысль, что он ошибся, не туда зашел. Но он тут же отмел ее: дом тот же, квартира та же, да и комната — вон, на притолоке черточки, сделанные химическим карандашом. Отец отмечал их с Мишкой рост. Нет, он пришел куда надо. Но тогда почему ему открыл чужой человек? И куда делись их вещи, их мебель?

— Ты что хулиганишь, я милицию позову, — заверещал, поднимаясь с пола, открывший Саше дверь незнакомый плюгавый мужичок.

— Ты что здесь делаешь? Это не твой дом, — сказал Саша, занося руку для удара.

— Мой! Я тут прописан!

— А Лурье? Здесь должна жить семья Лурье? — спросил Саша, опуская руку.

— Ничего не знаю, у меня ордер есть. Все чин-чинарем и печать имеется. В исполкоме выдали! — заявил, на глазах обретая уверенность, мужичок. — Что вы хулиганите, товарищ?

— Саша, господи! — раздался голос за спиной и Сашу стиснула в объятиях тетя Дуся, соседка из угловой комнаты.