Танго - [5]

3

Я открыл глаза. Фургон стоит, за открытой дверью о чем-то кричат Саша с Петей, а надо мной склонился как всегда флегматичный Федя и пытается меня разбудить. Судя по тому, что я все это смог понять, мы ехали еще минимум часа три после того, как начался мой сон и я уже успел чуть-чуть протрезветь. Три часа по Московской области - видимо, эта дорога совсем не подходила к нашему трейлеру. Я огляделся - Аньки рядом не было. Она уже вышла, она уже в доме, спит, - сказал мне Федя. Встать было достаточно легко, но вот после того, как встал, я почувствовал всю тяжесть содеянного. С трудом добредя до двери, я просто выпал из фургона на влажную землю. Эти сволочи дружно заржали, но помогли мне подняться. И тут я увидел этот дом.

Огромный, абсолютно почерневший от времени деревянный монстр, освещенный зловещим светом мощных фар трейлера. В этом свете он выглядел наверное еще ужаснее, чем был на самом деле. В действительности, конечно, ничего страшного в этом брошенном древнем доме не было, кроме, пожалуй, его неестественной величины. Но каждая доска его изможденного тела шептала о том, что здесь уже очень давно не было людей. Очень давно. Быть может, никогда. Или от того, что я был пьян как сто загульных матросов, мне вдруг показалось, что мы семеро остались в этом старинном полуразвалившемся мире одни. То есть вокруг нет ничего, есть только кусок леса, в нем этот гнетущий дом, два украденных автомобиля и семь человек, не имеющих никакого понятия о том, что с ними будет на следующий день. А вокруг ничего. Пустота. Тьма. И мы в этом ничуть не виноваты, мы этого не хотели, а потому вдвойне обидно.

Тем временем Федя с Леней деловито вынимали из трейлера все, на чем хотя бы предположительно можно было спать, Саша с Петей продолжали что-то громко обсуждать, Рудольфа же не было видно вообще. Я поковылял в дом, мне было не очень удобно стоять, меня почему-то разбирал смех, а в моем положении это было просто физически тяжело. За огромной перекошенной дверью я сразу увидел Аньку, спавшую на куче подозрительного вида тряпья, повалился рядом и пропал.

4

Ощущение было не из спокойных. Предчувствие северных ветров. Когда выходили из Коломенского, видели крест на холме, была пятница, а впереди суббота, все размеренно и тихо, ожидание такой обыденной уже смерти. Мы все давно знали, что не выживем на этот раз, мы все привыкли к этой мысли и не думали вперед, но ожидание оставалось, оно мешало, иной раз хотелось, чтобы быстрее все это закончилось, жалко, конечно, но зато сразу. Она шла рядом, когда этот проклятый крест проплывал справа, притягивая и мозоля глаза, она держалась за мою полуотсохшую руку и тихо мурлыкала, что-то как нам славно, как мы любим и какие все вокруг мудаки. Дикий вой, раздавшийся с Вознесенской башни, возвестил об их приближении. Она прижалась ко мне еще крепче, мы замерли, замерли все, глядя туда, откуда они должны были появиться. Горизонт вдруг стал почти незаметно выше и темнее, смутная волна хлынула вниз, сначала медленно, как бы нехотя, а потом все быстрее и быстрее потекла к нам. Услышав высокий гул надвигавшейся тьмы все наше доморощенное войско слитно подалось назад. Наемный ирландец, один из немногих здесь умевших воевать, поднял к лицу огромный полевой бинокль, посмотрел и протянул тяжеленную штуку мне. Я взглянул, хотя мне этого не очень-то хотелось. Они бежали монолитным стадом, не замечая оступившихся, давя их тысячами ног и уткнув в землю злейшие желтые глаза. Прямо по центру, впереди всех бежал старый, облезлый вожак с седой бородой и огромными, неестественно вывернутыми рогами. Он смотрел не себе под ноги, а прямо перед собой, сначала я подумал, что на меня. А мне, а мне посмотреть, - шептала нетерпеливая моя любовь, и когда зверь стал вылезать из поля зрения мощнейшего бинокля, я протянул его ей. И только теперь, когда я взглянул на козла невооруженным глазом, стало ясно, куда он бежит. Что бежит он прямо на нее. Бежит со скоростью распространения паники. Я начал раскрывать рот, чтобы крикнуть ей, самый громкий крик в моей жизни, но рот открывался так медленно, руки отнялись, а козел был уже здесь, рога его - не рога, а торчащие далеко вперед блестящие заточенные монтировки, которые через полсекунды вонзились в грудь доверчивой моей любви, оторвали от земли, подняли гибкое и теплое тело высоко вверх, обдавая меня и ирландца потоками красивой и такой живой крови, а она все продолжала держать бинокль и рассматривать в упор грязно-белую козлиную лысину, улыбаясь и шепча: еще, еще, глубже, вот так, еще...

И мне не было больше сил, я ушел. Я бежал с поля боя как последняя баба, яростно дыша и повторяя криком степным: еще, еще, глубже, вот так, еще... А козел был здесь, он не отставал, он несся за мной, я чувствовал его чугунный взгляд, над которым болталось на металлических рогах все то, что нужно мне было раньше. Я знал, что больше уже не смогу бежать, я чувствовал, как тяжело дышать, как козел с каждым моим шагом все ближе и ближе. Еще! - прокричал я и повернулся к нему, а его холодные рога уже вошли в меня, уже подняли вверх, вот я уже прижимаюсь телом к ней, всем телом к ней, а она поворачивается и начинает отталкивать меня, колотить меня маленькими своими ручками, смеясь и шепча что хватит уже, довольно, что придут сейчас все, что увидят, а ей этого не хочется, ей от этого неуютно. Вот теперь-то наконец я и умер.