Танго - [11]

Остался один, - пронеслось в гудящей голове, - черт возьми, неужели я остался один, неужели это все? Так просто? Ни с кем не попрощавшись? Со времени начальной школы приучать себя к мысли о неизбежности смерти, считать, что достиг значительных успехов в этом самоубеждении, что совсем не боишься... - и так перепугаться. Так страшно еще никогда в жизни не было. Казалось, что ниже груди вообще ничего нет, только ледяная пустота и завывающий ветер. Сейчас мне будет больно. Сейчас мне будет очень больно. Сейчас я умру.

А может, не врут? Может, там действительно что-то есть? Ну, в самые лучшие условия я, конечно, не попаду. Как когда-то в школе самых примерных учеников принимали в члены общества защиты природы: давали красивое удостоверение красного цвета и яркий круглый значок. Я, безусловно, не хулиган, но по своему поведению знал, что не дадут. И вот я выпрямляюсь за столом, аккуратно кладу руки перед собой, как предписано правилами, и с затаением дыхания вслушиваюсь в фамилии, называемые преподавателем. Вот моя буква уже прошла, но я не теряю надежды, а вдруг, вдруг эта пожилая и, несомненно, добрая в душе женщина увидит, как я сижу, поймет, что буду теперь примерным, что оправдаю - но нет, список заканчивается и все начинают шумно вставать, собирая потрепанные книжки и щелкая замками сумок. Они выходят, а я продолжаю сидеть, все еще надеясь на чудо, мне нестерпимо желается этого картонного документа, мне так хочется защищать природу и быть в числе избранных для этого благородного дела. Боже, если ты есть, посмотри на меня сейчас - ведь я не хотел ничего плохого. Да, я пил и ругался всю свою короткую жизнь, я обманывал родителей, но ведь я никогда никому не хотел сделать зла. Я даже женщин никогда не бросал - они бросали меня, это было, а вот я не бросал. Не мог. Неужели ты такой же, как та старая учительница, неужели ты не видишь, что на самом деле я могу быть другим? Обещаю тебе, все что надо обещаю. Пусть я в церкви не разу не был в работающей, пусть я церкви больше любил брошенные, но ведь не убил же я ту лягушку, не смог же! Прости, господи, но не отдавай меня вниз, возьми лучше к себе, мне сейчас будет очень больно, зачем же мне другая боль? А еще, господи, если сможешь, конечно - не позволь им меня убить. Я нужен здесь. Аньку должен кто-то оберегать, пусть это буду я, а? Я буду с ней до конца, ну пожалуйста, боже, какой же бред я несу, вот же лежит монтировка, та самая, вся в засохшей крови, ведь я еще жив, зачем же медлить? Схватив железку, я отскочил к двери, встал от нее сбоку, где замок и замер.

Хоть одного-то...

Единственного...

Чтобы не было мучительно больно за бесцельно... позвольте, господин господь, а почему выстрелы так удалились? Неужели им надоело?

Я уже начал опускать занесенную для удара монтировку, когда очередная очередь распорола тонкую иностранную дверь, как хорошо, что я стоял сбоку, эти гады совсем испортили красивый автомобиль.

Те, что были снаружи по всей видимости прислушивались. Прислушался и я, пытаясь определить их количество. Не смог определить. Но они уже здесь. Ты успокой меня, - вспомнилась вдруг музыка детства, скажи, что это шутка...

Закрыл глаза. Всегда хочется закрыть глаза. Когда так страшно.

Что ты по прежнему останешься моя...

Ручка двери повернулась вниз.

Не покидай меня, мне бесконечно жутко...

Дверь распахнулась, я ничего не видел, но слышал все.

Мне так мучительно, так больно без тебя...

Достаточно, - прошептал я и обрушил свое орудие вниз, так сильно, как только мог.

Ой... - произнес растерянный голос, что-то большое грузно упало и заскребло по металлическому порогу фургона. Я ударил еще, и еще, и еще, я бил и попадал то в мягкое, то в пол, то в стенку, я молотил не прерываясь до тех пор, пока не обессилел, потом упал на колени и открыл глаза.

Он лежал передней частью туловища на пороге, неестественно вывернув сломанную шею. Головы у него фактически не было - монтировка ничего от нее не оставила. Руки его были вытянуты вперед, а ноги стояли на земле, он был очень похож на приготовившегося к старту пловца. Мне почему-то стало смешно от этой мысли, я облегченно отбросил от себя инструмент и радостно засмеялся.

Вот оно как.

Просто, как угол дома. Раз - и нету. Я теперь ничем не хуже их, конечно, перед богом уже не оправдаешься, ну да и черт с ним. Очень замерзли руки. А ведь совсем пацан, лет семнадцать, хотя я всегда плохо различал возраста, ну почему ему дома не сиделось? Даже жалко как-то. И тут я увидел автомат. Ясный, как любимая родина, автомат Калашникова, который я так быстро разбирал и собирал в школе на уроках военной подготовки. Да я был просто чемпион. Нас готовили к этому. Какая дальновидность.

Холодный и угловатый. Здесь дернуть... Нет, уже дернуто. И с предохранителя снят. Хотя стоп, ведь он же стрелял. Нет, надо новый магазин. Где он там у него? Я попробовал перевернуть мертвое тело руками, но руки дрожали от возбуждения, а парень этот расположился в такой позе... Пришлось двинуть его ногой в плечо, солдат сполз и тяжело шлепнулся в мерзлую траву. Да, действительно, на поясе у него пристегнут. Я выпрыгнул из фургона, перезарядил автомат и осторожно заглянул за побитый угол нашего грузовика.