Танеев - [64]
Партия фортепьяно была разработана композитором с такой щедростью и отточенным мастерством, что кто-то из критиков позднее заметил, что, пожалуй, это и не квартет вовсе, но фортепьянный концерт в камерном сопровождении струнного трио.
Три части квартета несхожи по форме и манере изложения.
Мелодия второй, медленной части (адажио), одна из прекраснейших во всей камерной музыке Танеева, пленяет возвышенной чистотой. И вслед за ней романтический порыв третьей части, гневный напор в разработке фуги, доведенный до крайнего напряжения. Но вот, словно исчерпав силу ярости, буря понемногу затихает. И в коротком заключении, которое композитор называл «Модерато серафико» («серафическое модерато»), возвращается вновь мелодия адажио, исполненная гимнического восторга перед красотой вселенной.
Одному из критиков по ассоциации вспомнился Франциск Ассизский («Патер Серафикус»). Как видно из пометок в личных книгах композитора, личность и творения средневекового философа-пантеиста действительно привлекали внимание Танеева.
Но, разумеется, в самом складе поэтической речи московского музыканта не было и быть не могло и тени молитвенного экстаза, питавшего музу «Блаженного Франциска».
Мысли русского музыканта возносились к звездам, блуждали в круговороте светил, но сам он твердо шел по земле.
Чуткое ухо всегда расслышит в музыке Танеева этот шаг, твердую поступь человека бесстрашной прямоты, мужества, несгибаемой воли, человека, не способного ни на какую сделку со своей совестью.
Между тем исподтишка подкрадывалась новая беда.
В первых числах декабря Сергей Иванович завершил партитуру квартета, а в конце месяца занемог. Врачи признали брюшной тиф.
Когда больной начал приходить в себя, на дворе стоял февраль. Сил у Сергея Ивановича осталась самая малость, однако сломить его оказалось вовсе не так просто. Взглянув на календарь, он потребовал у нянюшки письменный прибор и бумагу и, привстав на локте, начал писать письмецо друзьям и благодетелям Масловым, а особо — поздравительный сонет — имениннице Анне Ивановне. Сонет датирован 3 февраля 1907 года. На полях письмеца с присущей автору дотошностью обозначена температура «38°».
Между тем па столе грудой лежала неразобранная почта.
Когда лечащий врач позволил встать, бледный, отощавший, опираясь на стулья, Танеев добрался до стола и прежде всего с жадностью набросился на газеты и тотчас же начал хмуриться.
За время вынужденного «пробела» в жизни, как видно, многое переменилось. Гнетущее чувство вызывал сам внешний облик газетных листов, испещренных бельмами цензорских вымарок.
Скупые, лаконичные и от этого еще более зловещие заметки о приговорах военно-полевых судов, о кровавых драгонадах карательных отрядов фон Римана и Ренненкампфа в прибалтийских губерниях. А за всем лысеющая, чернобородая голова Столыпина с сумрачными, глубоко провалившимися глазами.
— Так было, так будет! — провозгласил премьер с думской трибуны.
И тут же — разглагольствования либералов (им все еще казалось, что именно они подлинные хозяева русской земли!); вопли декадентов, призывы «воспарить над буднями» и тут же лакейское прислужничество перед властью.
Происходящее в мире до того волновало больного, что друзья на первых порах начали припрятывать наиболее острые номера газет.
Настоящие «новые времена» обозначались прежде всего в сфере идей. Русская интеллигенция заметалась в поисках новых вех и маяков. Многие, охладев к политической борьбе, пошли навстречу декадентам, занимавшим одну за другой ключевые позиции в искусстве, в литературе.
Если «декаданс» в современной ему музыке представлялся Танееву «отвратительным в своей сущности злом», то прежде всего потому, что он считал его гибельным для искусства, подрывающим устои его существования, ведущим к неизбежному распаду тональной системы. Большие произведения, писал он, рождаются не как стройные организмы, а как бесформенные массы механически связанных частиц, которые можно по усмотрению переставлять и заменять другими.
Особенно отталкивали композитора излишества в сфере гармонии.
Однажды с комическим ужасом он рассказывал о том, что, по слухам, некий француз пишет музыку квартовыми аккордами, красными чернилами на черной бумаге…
Вместе с тем он глубоко чуждался и рутины. Немного позднее он писал Модесту Ильичу Чайковскому: «У меня не лежит душа к сочинениям новейших модернистов вовсе не потому, что я желаю застоя в музыке и враждебно отношусь к новизне. Наоборот, повторение того, что уже давным-давно сказано, я считаю делом бесполезным, и отсутствие оригинальности в сочинении делает меня к нему совершенно равнодушным. Но теперешнее движение кажется мне, прежде всего, в высшей степени односторонним… Музыкальный язык портится. Вместо связности и целеустремленности гармоний, которая чувствуется в сочинениях еще сравнительно недавнего времени, мы встречаем совершенно произвольное сопоставление тонально отдаленных друг от друга аккордов…»
Не новое как таковое отталкивало московского музыканта. Довольно вспомнить восхищение, с каким он встретил «Кащея» и позднее «Золотого петушка» Римского-Корсакова.
Книга посвящена Рахманинову Сергею Васильевичу (1873–1943) — выдающемуся российскому композитору, пианисту, дирижеру.
Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.
Впервые в отечественной историографии предпринята попытка исследовать становление и деятельность в Северной Корее деспотической власти Ким Ир Сена — Ким Чен Ира, дать правдивую картину жизни северокорейского общества в «эпохудвух Кимов». Рассматривается внутренняя и внешняя политика «великого вождя» Ким Ир Сена и его сына «великого полководца» Ким Чен Ира, анализируются политическая система и политические институты современной КНДР. Основу исследования составили собранные авторами уникальные материалы о Ким Чен Ире, его отце Ким Ир Сене и их деятельности.Книга предназначена для тех, кто интересуется международными проблемами.
Наконец-то перед нами достоверная биография Кастанеды! Брак Карлоса с Маргарет официально длился 13 лет (I960-1973). Она больше, чем кто бы то ни было, знает о его молодых годах в Перу и США, о его работе над первыми книгами и щедро делится воспоминаниями, наблюдениями и фотографиями из личного альбома, драгоценными для каждого, кто серьезно интересуется магическим миром Кастанеды. Как ни трудно поверить, это не "бульварная" книга, написанная в погоне за быстрым долларом. 77-летняя Маргарет Кастанеда - очень интеллигентная и тактичная женщина.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.