Танец змей - [44]

У Макгрея отвисла челюсть.

– Вы что? – нехарактерно пискляво для себя спросил он.

Кэролайн опустила голову, но искоса взглянула на Макгрея. Она зарделась, что было заметно даже в слабом освещении, и голос ее зазвучал внезапно тихо и застенчиво:

– Я не хотела… не хотела сообщать об этом вот так, но… Я знаю, что мой отец убил вашего прежнего коня и вверг вас в невыносимо тяжелые испытания. Так будет честно.

Я чуть не заорал: «Он и меня вверг в невыносимо тяжелые испытания!» К примеру, нос мой до сих пор был слегка искривлен. Мне пришлось спрятать руки в карманы и вцепиться в подкладку, чтобы совладать с собой.

Макгрей, все еще с разинутым ртом, переводил взгляд с Кэролайн на коня, в глазах его светилось неверие.

– Я купила его в Севилье, – пробормотала Кэролайн. – Ему шесть лет. Как видите, он очень статен и послушен.

Макгрей был так впечатлен, что едва ли заметил, как Харрис вложил ему в руку поводья.

– Ты как, дружок? – сказал он, с чистым восторгом гладя коня по крепкой шее. Внезапно глаза его блеснули, словно у ребенка в Рождество, и на малую долю секунды он вернулся в свой настоящий возраст – на год младше меня. – Какой ты красавчик! Как его зовут?

– Оникс.

– Ох, почему вы все даете лошадям такие пафосные дурацкие имена? Я буду звать его Черныш.

– О господи боже! – в унисон процедили мы с Кэролайн, одинаково скривившись.

– Если назовете его Чернышом, я его не отдам, – заявила Кэролайн.

– Нетушки! Пути назад уже нет. Я буду биться за не…

– Вы закончили? – громко спросил я. – Нам пора отчаливать.

Макгрей лишь рассмеялся:

– Ты дуешься, потому что тебе ничего не перепало? – Я не успел придумать ответ, но, к счастью, Макгрей уже повернулся к капитану Джонсу и рявкнул на него: – Оглохли, что ли? Освободите место для моего коня! А если места не найдется, тогда мы вас за борт выкинем.

Новый конь и лауданум сыграли роль того самого успокоительного, в котором так нуждался Макгрей. Он заперся в своей каюте, и больше мы его не слышали (не считая оглушительного храпа), пока не причалили в конечном пункте назначения.

Оникса – я отказываюсь звать его Чернышом – разместили в трюме. Харрис присматривал за ним, а мальчишки из машинного отделения с радостью ему помогали. Конь держался с завидным спокойствием, равно как и прошлой ночью, когда мы сражались с ведьмами.

Шеф принялся распоряжаться на корабле – с этим мы ничего сделать не могли, – и мы отплыли на север. Несмотря на то что ночь была облачная, убывающая луна ярко сияла в небе, и вокруг было непривычно светло, отчего скрыть наше расположение не представлялось возможным. Проклиная хорошую погоду, мы несколько часов вынужденно держали курс на север, чтобы ни с одного острова нельзя было отследить, свернули мы на восток или на запад.

Испытывая потребность подышать свежим воздухом, я закутался в пальто и вышел на палубу. Я стоял на носу, овеваемый холодным соленым ветром, и наблюдал, как наше судно режет волны. Вопреки арктической стуже море было невероятно спокойным, а пейзаж – изумительно красивым. Вероятно, угроза неминуемой смерти стала причиной тому, что я снова стал находить во всем нечто прекрасное.

Пароход Клоустона, отплывший гораздо раньше нашего – безо всяких неразрешимых проблем с лошадями, все еще был виден вдали, в нескольких милях от нашего. Интересно, куда он увезет Фиалку? Останутся ли они в Шотландии? Я знал, что у доктора были коллеги и на севере, и на юге Англии.

В тот самый момент, когда я подумал, что они будут в гораздо большей безопасности, если мы останемся в неведении относительно того, куда они плывут, маленький огонек их корабля окончательно исчез за горизонтом. Когда это случилось, мне стало не по себе.

Я поморгал, надеясь снова их рассмотреть, но тут мне почудилось карканье ворона.

Я огляделся, но вокруг лишь серело и чернело бескрайнее море. Самый северный из Оркнейских островов, Холландстаун, остался черной полосой на горизонте, свет его маяка изредка вспыхивал и угасал, будто паря в воздухе. Наверное, почудилось от волнения, сказал я себе; ни один ворон, как бы его ни выдрессировали, не смог бы долететь так далеко в открытое море.

Через несколько минут стало невыносимо холодно, и я отправился обратно в кают-компанию.

По дороге туда я заметил маленькое золотистое пятнышко, которое покачивалось в воздухе над противоположной палубой.

То был кончик зажженной сигареты. Сначала я решил, что это Макгрей – но я ведь только что слышал могучий храп из его каюты. Я подошел ближе и вскоре понял, что это Шеф.

Он стоял, облокотившись на фальшборт, и пристально смотрел на небольшую бумажку. Та трепетала на ветру, и я распознал характерный глянцевитый блеск фотографии.

Шеф разглядывал чей-то портрет.

Я увидел его лишь мельком, но мог поклясться, что различил узкие плечи и волнистые волосы – это была какая-то дама.

Заметив меня, Шеф испуганно вздрогнул – ну надо же – и стремительно переменил позу. Выпрямившись, он сунул снимок в нагрудный карман.

– Переживаем? – поинтересовался я и тут же пожалел о своем ехидстве.

Прикусив сигарету, Шеф раздраженно сверлил меня взглядом. Налитые кровью глаза, свирепый оскал – все это я уже видел. Такое же выражение его лицо приняло после того, как мы отбились от ведьм – когда я заметил, как он проверяет содержимое кармана, будто боится, что потерял что-то – очевидно, эту самую фотографию.