Танец с призраком - [68]

Альф сказал следователю, что беспокоился за Эву и по этой причине попросил Лотту отвезти её домой. «Беспокоился» – не то слово. Когда Альф увидел, что она не кричит от ужаса, как остальные девчонки, не визжит, а словно помертвела, не двигается и глаз не сводит со Свена, и в глазах у неё боль, страдание, смертельная тоска – в тот момент он подумал, что если к ней сейчас прикоснуться, то она сломается, рассыпется на мелкие осколки, как ледяная статуя, по которой с размаху ударили молотком. Он даже заговорить боялся с ней. Она была в тот момент словно одним существом с парнем, который только что стрелял, а теперь сидел как истукан и тоже смотрел на неё не отрываясь. Её душа была с ним.

Когда Альф сказал, что нужно ехать домой, то Эва послушалась Лотту, а не его. Она пошла с Лоттой и села в машину. Альфа словно не существовало для неё. Он не был уверен в том, что Эва отдает себе отчет в том, где находится. Спасибо Лотте, она просто села за руль, и они поехали. Альф вернулся в кафе, облокотился на барную стойку и стал ждать. Полицейскую сирену уже было слышно.

Вернувшись домой, он обнаружил, что Эва сидит на кровати и неотрывно смотрит в стену. Лотта сказала, что она так сидит уже два часа. Она не реагировала ни на что. Он опять страшно испугался – звал её, пытался согреть ей руки. Всё было бесполезно. Только когда Эва заплакала, он понял, что она всё еще здесь, с ним.

«Ничего, мы справимся, – говорил себе Альф сейчас. – Прорвемся как-нибудь».

Эва сказала ему, что виделась со Свеном в Амстердаме, но они не общались, за исключением самого первого вечера, про который она помнила только то, что перебрала спиртного и повредила коленку. Дальше она болела и работала, а он катал Фокси на байке.

Альфу было очевидно, что парень ломанулся в Амстердам не просто так. Может быть, хотел удостовериться, что при встрече с Эвой у него ничего не проснется в душе. Может быть, надеялся увидеть, что что-то проснется у неё. Во втором случае он зря вздумал гонять на байке по Амстердаму со своей девчонкой. Лучшего способа избавить Альфа от конкурента, то есть от самого себя, Свен и придумать не мог. Он сильно обидел Эву своими «покатушками» с Фокси. Альф на собственном горьком опыте знал, что происходит, когда она обижается. У неё всё отмирает в душе по отношению к человеку, к которому она испытывала чувства. В одно мгновение, на долгие годы отмирает, и ничем до неё не достучишься.

По большому счету, уже тогда, когда Эва рассказала о встрече, Альфу было понятно, что второй вариант очень даже возможен и Свеном руководило желание увидеть в её глазах любовь, да только он этого не добился. Альфу было несложно предположить, что может случиться дальше. Если они с Эвой будут вместе, Свен вряд ли будет в восторге. Возможно, он выкинет какой-нибудь фортель.

Но Альф был готов пойти на любой риск ради того, чтобы быть с Эвой. И в этот раз он её любовь не воровал.

Они со Свеном не говорили об Эве после того раза, осенью девяносто второго. Свен тогда потребовал, чтобы Альф никогда не упоминал при нем её имени. Мог бы и не требовать: Альф не собирался упоминать при ком бы то ни было. Просто думал о ней и верил, что когда-нибудь ему повезет. И всё делал для этого.

Когда первый сезон сериала, в котором снималась Эва, вышел на телеэкраны и об этом стали говорить, Свен заявил, что он «мыльные оперы» не смотрит. Типа, не байкерское это дело. А Альф смотрел и пересматривал, любовался Эвой и представлял, как встретится с ней и они будут вместе. Он поклялся, что больше не будет вести себя как баран. И у него всё получилось.

На днях он обязательно увезет Эву в Ирландию, в ту деревушку, где она так хотела остаться. Ей там будет спокойно и хорошо. Они проведут там какое-то время, а потом поедут в Штаты, промчатся на байке от Луизианы до Калифорнии. По тому же маршруту, что в «Беспечном ездоке», только в обратную сторону. И никто на свете не сможет их разлучить.

Глава 3. Письмо, написанное чернилами

…А всё же, если хочешь знать, я был счастлив. Как это ни глупо было с моей стороны.

Это было первым, что я почувствовал, когда сознание вернулось ко мне. Оно делало это урывками, и я лежал счастливый, как дурак. Я помнил только то, что мы с тобой помирились, и не знал ничего, что случилось потом. Лежать в реанимации со счастливой рожей глупо, но именно так и было первые дни.

Боль, врачи, больница – всё это мало занимало мои мысли тогда. Почему я нахожусь здесь – такой вопрос у меня не возникал. Вероятно, попал в какую-нибудь заварушку на соревнованиях. Насколько серьезно я побился? Наверное, серьезно; но всё будет хорошо, и я скажу тебе это, когда ты придешь. Всё будет хорошо – и со мной, и с нами.

Потом ко мне пустили каких-то людей, которые стали задавать мне вопросы. Рольф был с ними. В тот момент я еще не помнил, как было дело, и дал им понять, что не прочь от них узнать подробности. Они мне ничего не сказали. Но как только за ними закрылась дверь палаты, подробности оглушили меня. Оказалось, что они отлично мне известны, потому что я сам всё сделал.

И тогда я понял, что ты не придешь.