Танец с дьяволом - [13]

Любе нравилось, что мать говорит с ней, скорее как с подругой. Пока они шли, Магда без конца здоровалась со встречными мужчинами, кому-то улыбалась, кому-то помахивала рукой. Видно, у нее тут много поклонников. Люба гордилась, что у нее такая привлекательная мама.

— Уже близко.

Они миновали высокие бетонные здания, стоявшие вперемежку со старинными домами в стиле барокко, и вышли на вымощенную булыжником площадь, закрытую для машин. Там теснились бесчисленные палатки и лотки, а посреди высилось здание причудливой архитектуры — это был знаменитый рынок, где покупал себе одежду еще Коперник. Люба испуганно прижалась к Магде при виде страшных каменных фигур на крыше.

— Не бойся, — засмеялась Магда, — они называются «химеры».

Любу ошеломил этот водопад новых ощущений: звучала разноязычная речь и музыка, звенела посуда в открытых кафе, пахло свежим кофе.

Наконец они подошли к обшарпанному трехэтажному дому, по лестнице с выщербленными каменными ступенями и ржавыми перилами поднялись наверх, в маленькую комнату. У одной стены стояла старомодная железная, кровать, к другой был придвинут топчан, а посредине Люба увидела комод, а на нем — плитку. Ванная и уборная находились в конце коридора. Магда поставила чемодан на пол.

— Вот на этом диванчике и будешь спать. Давай-ка разложим твои вещички, а то мне скоро уходить на работу.

— А где ты работаешь? — спросила Люба.

— Комнатка, конечно, маленькая, но ничего: в тесноте, да не в обиде, правда? — сказала Магда, не отвечая на ее вопрос.

— Иди, мама, а то опоздаешь. Я сама распакую чемодан.

Та посмотрела на нее:

— Справишься?

— Не беспокойся.

Слезы опять выступили у Магды на глазах, она крепко прижала к себе дочь.

— Ах, девочка моя, как хорошо, что ты со мной. Я так скучала по тебе.

— А я — по тебе.

— Скоро накопим денег, выберемся отсюда, найдем папу, и снова будем все вместе.

Любе что-то мешало разделить эту надежду.

— И будет чудесно, правда?

— Правда, мама.

Магда чмокнула ее в щеку.

— Вещи свои повесь вот сюда, а потом ложись, — и еще раз поцеловала.

Люба слышала, как по каменным ступеням, цокают, постепенно замирая, мамины каблучки. Потом огляделась. На комоде стояла фотография мужчины с девочкой на коленях — это отец снялся с нею, когда она была еще маленькой. Она присела на топчан, стараясь осмыслить все, что с ней случилось. Вечер был теплый, в открытое окно врывался, накатывая, как прибой, шум большого города.

Она разделась и подошла к треснутому зеркалу на комоде, посмотрела на себя. Прижала руки к груди, пощупала. Что-то уже есть! Но когда еще у нее будут такие полные и красивые груди, как у матери! Она надела ночную рубашку, легла в постель, стала прислушиваться к незнакомым звукам, вспоминать Йозефа. Интересно, а он ее вспоминает? Потом подумала о Феликсе, улыбнулась. Кто-то теперь играет с его «большим пальцем»? Наверно, нашел кого-нибудь. Ей не спалось, хотя она устала с дороги, и долго лежала с закрытыми глазами, чувствуя, как несутся, обгоняя друг друга, мысли в голове… Потом увидела, что летит по синему небу, и только успела испугаться, как крепкие руки Йозефа подхватили ее. Она прижалась к его широкой груди — с ним так надежно и уютно…

Ее разбудил тихий скрип двери. Шагов она не слышала. «Мама, я не сплю», — хотела сказать она и вдруг увидела в полуосвещенном дверном проеме не одну, а две фигуры. Она узнала Стаха, гида из туристического бюро, который разговаривал с Магдой на улице.

— Т-с-с, не разбуди ее, — услышала она шепот матери.

Люба видела, как они подошли к кровати, обнялись. Зашуршала одежда, раздался сдавленный шепот, но слов она разобрать не смогла. Потом мать тихо засмеялась. Люба лежала неподвижно, всматриваясь в полутьму. Они разделись, Магда села на край кровати, откинулась назад на локтях, а Стах опустился перед ней на колени, голова его скрылась между ее раздвинутых бедер. Как жалко, что в комнате темно!

Потом они легли. Люба прислушивалась к странным звукам, долетавшим с кровати, видела смутные очертания их переплетенных тел. Раздались приглушенные стоны, тяжелое дыхание… Потом все стихло.

Через некоторое время раздался негромкий храп. Когда Люба открыла глаза, комната была залита солнцем. Мать спала, и рядом с ней в постели никого не было. О ночном госте не было сказано ни слова.

* * *

Два дня они гуляли по Кракову, ели сахарную вату, пили ситро, пересмеивались друг с другом. Мать купила ей новую школьную форму — платьице с белым отложным воротничком, черный блестящий передник — и ранец. Каникулы скоро кончились: утром Люба вскочила, торопливо оделась, боясь опоздать в школу. Она надеялась, что там у нее появятся новые друзья. Магда заплела ей две тоненькие косички, завязала белые банты и попела в школу, стоявшую неподалеку от старого костела. В дверях, как часовой, стоял высокий молодой ксендз в длинной черной сутане. Тонкое узкое лицо его, по контрасту с густыми черными бровями, казалось особенно бледным.

Сама школа размещалась в недавно выстроенном доме и была раза в четыре больше школы в Бродках. По двору носились, хохоча, дети всех возрастов. Люба постепенно освоилась и вошла. Мать поцеловала ее на прощание и заторопилась по своим делам. Люба, предвкушая, как она будет играть с детьми, подходила все ближе. Внезапно, как из-под земли, перед нею выскочила рослая толстая девочка и, скривившись от омерзения, крикнула: