Танец духов - [23]

По словам Бободжона, Аамм Хаким был родом из Иордании (Уилсон не подозревал, что «Аамм» просто уважительное обращение «дядя» или «почтенный», а Хаким не фамилия, а имя). Истовый мусульманин. Окончил один университет в Иране, другой в США. В восьмидесятые воевал вместе с «Талибаном» против русских в Афганистане. Потом — уже против американцев, в Бейруте, вместе с «Хезболлой». Когда в Ливане наступило что-то вроде конца гражданской войны и на улицах перестали стрелять на регулярной основе, Хаким создал собственную организацию, чтобы продолжать борьбу. Разные иностранные разведки и отдельные заинтересованные лица охотно спонсировали его деятельность.

Уилсон задавался вопросом: является ли группа Хакима подразделением «Аль-Каиды» или нет? В какой-то момент он прямо спросил Бободжона: да или нет?

Тот от прямого ответа ушел. Дескать, «Аль-Каида» сложнее, чем тебе представляется. Есть большая «Аль-Каида», есть малые «Аль-Каиды»… Большая «Аль-Каида» не столько организация, сколько всемирная сеть организаций. Что-то вроде Интернета, который состоит из быстро меняющихся связей и не имеет единого центра. Большая «Аль-Каида» — просто общее полувиртуальное пространство общения людей с одинаковыми убеждениями и целями. Одни из них знают друг друга лично, другие никогда не встречались и не встретятся.

Однако Уилсон не был любителем туманных словес. И поэтому гнул свое:

— Твой дядя знаком с бен Ладеном?

Этот вопрос привел Бободжона в явное замешательство. И он ответил нарочито невпопад:

— Наши никогда не произносят имя бен Ладен. Мы говорим: Подрядчик.

Больше вытянуть из него ничего не удалось.

А дядя Бободжона между тем был фигурой известной. На сайте ФБР его фамилия значилась в списке самых разыскиваемых террористов.

Если верить ФБР, Уилсон в тот вечер, сам того не ведая, ужинал с египтянином Хакимом Абдул-Бакр Муссави, у которого был еще пяток имен на разные случаи жизни: Али Хусейн Мусалаам, Ахмед Изз-аль-Дин и так далее. По образованию экономист. Некоторые утверждали — глава некоей международной организации с пышным названием «Всепланетный союз угнетенных». Этот полуподпольный союз поддерживал основные принципы движения «Салафи» — что «истинный ислам возродится только со смертью современного западного общества; страшна не столько „передовая“ технология, сколько связанная с ней мировая культурная гегемония Запада (и прежде всего США)».

Уилсон и Хаким ужинали в отеле «Дюма». Просторный ресторан с мраморным камином и высокими потолками имел уныло-запущенный вид: канделябры в шубках пыли, штукатурка там и тут отваливается, фальшивая позолота шелушится. Впрочем, комната Уилсона находилась в еще худшем состоянии. Когда-то Баальбек был в моде, и отель «Дюма» знавал лучшие времена — в нем останавливались Жозефина Бейкер, Шарль де Голль… Теперь из гудящих труб лилась ржавая вода, двери и половицы нестерпимо скрипели, а полотенца по обтрепанности не отличались от ковров.

Лишь кухня была по-прежнему отменной.

За вычетом Зеро и Халида, которые чаевничали за столиком у двери, Уилсон и Халид были единственными гостями ресторана. Случайно или нет — об этом Уилсон мог только гадать.

То, что Хаким первым делом заказал вино, уже нисколько не шокировало Уилсона. Хотя Коран однозначно запрещает алкоголь, Хаким не только пил, но любил и сам ритуал выбора: проинспектировать этикетку, понюхать пробку, сделать пробный глоток, поморщиться или согласно кивнуть официанту.

Первую бутылку Хаким отверг, вторую одобрил. Налив по бокалу себе и Уилсону, Хаким сказал, верно угадывая немой вопрос своего визави:

— Я — такфири. Вы знаете, что означает это слово?

Уилсон отрицательно мотнул головой.

— Это значит, я волен нарушать любые религиозные запреты. Вино, девочки, даже свинина — все позволено. Понятия «харам» — грязное, запретное — для меня не существует.

— Очень удобно, — усмехнулся Уилсон.

Хаким проигнорировал сарказм в его голосе.

— Речь идет не об удобстве, — сухо возразил он. — Просто для истовых борцов за идею — вроде меня — все иначе. И это неизбежно.

— Почему же?

— Потому что идет война, — торжественно изрек Хаким, — и мы посланы действовать в стане врага. Вот отчего мы вынуждены маскироваться.

Уилсон понимающе кивнул.

— Притворяясь грешниками, мы всего надежней прячем свою святость.

В этом была своя логика, и Уилсон ее улавливал. Однако и словесным выкрутасам он знал цену. По его наблюдениям, если Хаким и маскировался, то уж как-то чересчур хорошо. За неделю в Ливане он убедился, что этот араб с отменным маникюром и повадками бывалого сибарита берет от жизни все — и не затрудняет себя мыслями о том, как это соотносится с заветами Корана. Во второй вечер, в Бейруте, Хаким на глазах Уилсона надрался в баре отеля «Святой Георг» и поднялся к себе в номер с девицей, которая ему во внучки годилась. Неужели и это было всего лишь очередным подвигом веры: сцепив зубы, преодолеть себя и согрешить напоказ? Напоказ — кому? Кто, кроме Аллаха, видел его в номере отеля — с той несчастной девочкой, готовой на все ради пары монет?

С другой стороны, нельзя было отрицать, что Хаким всей душой в «деле». Да и задумку Уилсона он поддерживал. Несмотря на то что Хакиму было явно не по сердцу сотрудничать с американцем и план Уилсона казался ему в принципе невыполнимым, до настоящего момента он не обманул Уилсона ни в одном пункте своих обещаний. Впрочем, почему бы Хакиму и не быть паинькой? Если все завершится успехом, в Антверпене он получит семьдесят процентов дохода, а Уилсон только тридцать — хотя во время многоэтапной операции голову в петлю будет совать только он! Сумеет Длинный на полученные деньги уничтожить Америку или нет — в любом случае Хаким заработает на его энтузиазме значительный куш.